Мне было очень тяжко, и ночью я вышел в сад. Она ждала у частокола.

— Ой, где твои волосы?

— Не нравится?

— Нет, и так хорошо. Почему ты вчера не пришел?

— Оглушал себя коньяком и «Снежной королевой».

— Королевой.

— Андерсен. Надя, почему так: о чем ни подумаю, к чему ни прикоснусь, все больно.

— Так ты болен, бедненький мой.

— На мне была ее кровь.

— Что ты!

— Буквально, физически. И она смешалась с моею. Следователь сказал: много крови.

— Нет, нет, она была живая в саду… просто лицо… неживое, как будто каменное.

— А крылья?.. То тоже безумная, Надя.

— Нет, — возразила она твердо. — Ни ты, ни я не безумны. Все было подстроено.

— Кем? Зачем?

— Твоим врагом. Он прислал гроб, хочет извести тебя. Но завтра ты перейдешь ко мне, ладно?

— Я не боюсь никакого врага, честное слово. Удивительно, как он смог меня одолеть. Даже после больницы — веришь? — чувствую в себе силы неисчерпаемые.

— Верю. Ты был очень сильный, сильнее любого спортсмена.

— И я тебе верю… ну, что ты о нас говорила. Только сейчас ни на какую любовь не способен. Словно все пропитано страхом и ненавистью за что твой брат меня ненавидит?

— Нет, не то слово… Наверное, он боится за меня, что я замешана в такую ужасную историю.

— Наверное?

— Мы с ним не вспоминаем об этом, не говорим.

— Как странно!

— Надя! — послышался голос из окна.

— Я люблю тебя, — сказала она очень тихо. — До завтра. Переживи эту ночь.

Легко сказать! Но я пережил. На веранде, закутавшись в плед. Большая Медведица милосердно светилась над замшелой крышей. Моя душа, сказал доктор, из царственного дворца превратилась в сарайчик, в котором прячется гроб.

Утром, трясясь от холода, я пил чай и нечаянно задел трубку телефона. Он ожил, быстро подключили (ну да, я ведь гордость Змеевки). Взял визитку и позвонил ювелиру.

— Это твой друг Макс.

— Я тебе звонил несколько раз, — глухо донеслось в ответ.

— Телефон не работал. Так приезжай?

— Как управлюсь с делами.

По ступенькам пронеслись шаги, я напрягся. Звонок. Надя, оживленная, свежая, как заря.

— Ты жив! — прижалась ко мне, обняла за шею, я ничего не чувствовал, как трухлявый пенек. Сели за столик.

— Чаю хочешь?

— Я вот что думаю, Макс! Давай уберемся в мастерской?

— Мне неприятно туда подниматься.

— Вот потому и неприятно, что разор… Ну, разреши, я сама? Я быстро.

— Улики уничтожишь.

— Господи, какие улики?

— Кровь, — я сам чувствовал, что улыбаюсь странновато.

— Макс, не надо!

— Ничего не трогай. Мне нужно вспомнить. Понимаешь, Надя? Всего лишь вспомнить! Ведь я был там, я свидетель. Но наказан беспамятством.

Это тебя твой Ангел хранит.

— Ты, что ли?

— Не смейся. Ты вспомнишь, когда будешь подготовлен. А пока… значит нельзя.

— Андрей уехал?

— Да.