— А вы?

— Я остался у тебя ночевать, как и предполагалось. Так что мог себе позволить.

— Интересно!

— Пожалуй… Словом, я пошел в мастерскую.

— Зачем?

— Просто пошел. По лестнице спускалась Неля.

— Семен сказал, что я ее любил.

— Ты и здесь успел?

— Нет, по-человечески.

— Пронеслась мимо меня, как эльф на крыльях. Экзальтированное существо, нервное. В мастерской ароматические свечки зажжены…

— Да, я любил.

— И Сема с Верой, ну, детский лепет… Она увидела меня и сорвала покрывало с Цирцеи.

— Иван Петрович, жена послушала детский лепет и погибла.

— Не исключено. Я был на взводе и не отдал себе отчета. Мы втроем болтали, когда ворвался ты и, увидев скульптуру, пришел в ярость. Свечи погасли.

— И порвал застежку кулона?

— Какого кулона?

— Я подарил Вере изумрудную подвязку.

— Да! — Иван Петрович взволновался и чуть приоткрылся. — Помню зеленый камень на загорелой коже. Но ничего ты не порвал.

— Значит, позже. 10 июня Вера приехала ко мне наверняка за камнем.

— Неужели эта девочка была настолько меркантильна?

— Судите сами: решительным образом она порвала со мной и вдруг явилась 10-го.

— Порвала? Когда?

— 7 июня Вера написала мне письмо: «Не ищи меня, не звони». Послано 8-го из Каширы.

— Все слишком запутано! — резко отреагировал Иван Петрович. — Может, у нее там родня?

— А как сумка с вещами оказалась в киноэкспедиции?

Все-таки доктора я сумел завести: узкогубая усмешечка исчезла; мы перебрасывались репликами, как ударами стальных клинков; и как гудела моя голова, как пылала.

— Откуда известно, что Вера приходила сюда 10 июня?

— Ее видел сосед, брат Нади.

— Во сколько?

— В четверть десятого.

— Точно видел?

— Точно. В ту же ночь он дал показания следователю.

— Она вошла в дом?

— Вы у меня спрашиваете? Я уже был полутруп.

— Макс, — доктор впервые обратился ко мне по имени; я даже вздрогнул. — Произошла чудовищная ошибка. Ее необходимо найти.

— Кого?

— Возлюбленную твою.

— Я беспомощен, Иван Петрович. Ну, собираю по крупицам, по обрывкам сведения…

— То, что я сейчас узнал о ней, — перебил он угрюмо, — двуличность и алчность в таком, казалось бы, ребенке, — меняет картину.

— Как?

— Нашла другого, более богатого, и вещи ей не нужны.

— А чужая кровь на мне?

— Да может, того, кто пытался тебя убить.

— Редкая группа — четвертая… Да не в этом дело, в конце концов! Не в уликах и не в доказательствах.

— А в чем?

— В подсознательном ощущении. Ну, напал придурок, уничтожал скульптуры, меня чуть не убил… что тут особенного?

— Ну, не скажи!

— Нет, произошло нечто более страшное. Настолько страшное, что не под силу вынести. Чтоб жить, я должен разгадать загадку.

— Какую загадку?

— Статуи. В саду и во сне.

— В саду?

— Во второй заход Надюша видела, где-то без четверти одиннадцать. В кустах, слева от дорожки, то есть ближе к сараю, стояла статуя.