Нынешней же ночью – снова внезапно – в пансионат явились господа Ордынцевы. Сняли три номера, самых лучших в пансионате, и платили за все не скупясь.

Оставалось, однако, загадкой, какое отношения давешний Ларин знакомец, господин Харди, имеет к тем Ордынцевым…

* * *

С прической Лара не мудрила: переплела потуже светло русую косу, подколола шпильками пряди у висков, что постоянно норовили выбиться, и, не взглянув напоследок в зеркало, бросилась за дверь, пока мама Юля снова не послала за нею.

Для ужинов и обедов в пансионате имелась столовая, занимавшая изрядную часть первого этажа и соседствующая с большой гостиной да музыкальным салоном. Украшала столовую огромная люстра богемского стекла, выписанная из Европы еще папенькой Кона, а витражные окна во всю стену высотой выходили на персиковый сад, среди которого тянулась мощеная камнем дорожка и уводила к пляжу.

Но столовая – для ужинов, а завтракали да перекусывали господа по обыкновению в буфете на втором этаже, расположенном точно над столовой. Стаська, обрядившись теперь в нежно голубое форменное платье с крахмальным передником, как раз накрывала чайный столик, когда, сдерживая сбитое бегом дыхание, туда степенно вошла Лара.

Буфет в этот совсем уже не ранний час пустовал – лишь компаньонка madame Щукиной, скромно встав у стены, явно кого то дожидалась. Видимо свою беспокойную хозяйку.

– Входите входите, Лариса, – тотчас обрадовалась она Ларе и даже подалась навстречу. – Присоединитесь к нам? Я как раз завтракать собиралась – Ираиду Митрофановну только надобно дождаться. Госпожа поспать любят подольше, – она, стесняясь как будто, наклонила голову.

– Благодарю, madame, – в тон ей невольно расплылась в улыбке Лара, – я завтракала уж. Маменька послали спросить, не нужно ль вам чего?

– Что вы, что вы, Лариса, и так всего вдоволь. Ах, как я сегодня спала хорошо… у вас здесь рано светает: представьте только, милая, я проснулась в пятом часу ночи – а за окном солнце светит будто днем! Такая благодать!

Пели цикады за распахнутым ввиду жары окном, ароматный чай дымился на столике, остывали круассаны – отменные круассаны, надо сказать, Матрена других не печет.

Пока глядела на женщину, Лара все время улыбалась нежнейшей из своих улыбок.

Компаньонку беспокойной госпожи Щукиной звали Анною Григорьевной. Ларе она понравилась сразу и безоговорочно, во всем хотелось угодить столь приветливой даме. Лара даже спину выпрямила, лишь бы чуточку походить на нее. Была Анна Григорьевна уже немолода: светлые тщательно собранные в пучок волосы ее слегка проредила седина, но глаза горели как у юной девушки, стан был гибким, а талия такой тонкой, что вполне могла соперничать с Лариной. Платье она носила светло серое, простое, а из украшений признавала только круглые золотые часики в виде кулона на цепочке. Наряд ее был до того простым, что у Лары в голове не укладывалось – как можно в нем выглядеть столь благородно и изящно?

И разговаривать с Анной Григорьевной было приятно, будто знакомы они тысячу лет. Лара, все так же улыбаясь, без умолку рассказывала, что после завтрака, покуда не слишком жарко, им следует обязательно пойти на пляж – только зонтики непременно нужно захватить. А к полудню, когда солнце станет совсем уж немилосердным, надо бы воротиться в пансионат и провести несколько часов персиковом саду, его окружающем. В саду у них имела беседка, увитая плетистыми розами и так ловко устроенная, что даже в самые губительные часы в ней свежо и прохладно, а Стася… да что там Стася – она сама принесет им с госпожой Щукиной спелой черешни и абрикосов.