Селусия, застегивая низку рубинов на шее Туон, рассмеялась.

– Если вы отплатите мне за все сразу, то я никогда больше сесть не смогу.

Туон улыбнулась. Мать Селусии преподнесла свою дочь в качестве колыбельного дара Туон, Селусии суждено было стать ее нянькой и, что намного важнее, ее тенью, тайным телохранителем. Этому Селусию обучали первые двадцать пять лет жизни, причем для второй ипостаси ее готовили в секрете от всех. В день шестнадцатых именин Туон, когда голову девушки выбрили впервые, она сделала Селусии традиционные подарки от своего Дома: маленькое поместье – за проявленную заботу; прощение – за порку, без которой нет воспитания; по мешку с сотней золотых монет-тронов – за каждый раз, что ей приходилось наказывать подопечную. На Высокородных, собравшихся на прием, где Туон впервые представили как взрослую, произвело незабываемое впечатление количество мешков с золотом – их оказалось немало, многие из присутствовавших такого богатства не имели. В детстве Туон была... очень непослушной, не говоря уже о ее упрямстве. И последний традиционный подарок: Селусии предложили выбрать для себя любую должность. Туон не знала, кто был потрясен больше, она сама или толпа любопытных, когда эта горделивая женщина вместо власти и высоких должностей попросила место камердинера Туон, место ее главной горничной. И, конечно же, место ее тени, хотя об этом было сказано уже не прилюдно. Туон была очень обрадована.

– Возможно, понемножку, растянув лет на шестнадцать, – сказала Туон. Глядя на свое отражение в зеркале, она подольше задержала на лице улыбку, чтобы сделалось ясно: ужалить она не собиралась, затем сменила улыбку на строгое выражение. Она чувствовала к женщине, вырастившей ее, бульшую привязанность, чем к родной матери, которую видела в детстве всего дважды в год, и к братьям и сестрам, которые с первых ее шагов учили ее сражаться за расположение матери. На сегодняшний день двое из них в этих боях погибли, а трое пытались убить ее. Сестру и брата обратили в да’ковале, и их имена вычеркнули из записей и архивов столь же решительно, как если бы открылось, что они способны направлять. И даже сейчас положение Туон было далеко не безопасным. Один-единственный неверный шаг, и ей грозит гибель, а то и много худшая участь – голую, ее продадут на публичных торгах. Благословение Света, когда она улыбается, то по-прежнему выглядит на шестнадцать лет! В лучшем случае!

Посмеиваясь, Селусия повернулась к туалетному столику и сняла с покрытой красным лаком стойки плотно прилегающий головной убор из золотистых кружев. Редкие кружева оставят на виду ее бритую голову и всем скажут, что Туон – Ворон-и-Розы. Возможно, она и не сей’мосив, но ради Коринне она должна восстановить душевное равновесие. Следовало бы попросить Анат, ее Соэ’фейя, о наказании, однако после неожиданной смерти Нефери минуло менее двух лет, и Туон до сих пор чувствовала себя с ее преемницей неуютно. Что-то подсказывало ей, что она должна сама себя наказать. Возможно, она видела знак, который предпочла не понять. На корабле вряд ли найдутся муравьи, но жучки нескольких видов встречаются.

– Нет, Селусия, – тихо промолвила Туон. – Вуаль.

Селусия неодобрительно поджала губы, но молча положила чепец на стойку. Ей было предоставлено право говорить откровенно, без обиняков, разумеется, при закрытых дверях, но она понимала, когда можно высказать свое мнение, а когда лучше промолчать. Туон пришлось ее наказывать всего лишь дважды, и, Свет свидетель, она сожалела о том не меньше Селусии. Не произнеся ни слова, ее камердинер достала длинную легкую вуаль, накинула ее на голову Туон и закрепила узкой золотой плетеной тесьмой, усаженной рубинами. Еще прозрачнее, чем одеяния да’ковале, вуаль нисколько не скрывала лица Туон. Но она скрывала самое главное.

Набросив на плечи Туон длинную, шитую золотом синюю накидку, Селусия отступила в сторону и низко поклонилась, кончик ее золотистой косы коснулся ковра.