Возможно, этого не так уж и долго ждать.
ЧТО СКРЫВАЕТ ВУАЛЬ
Позади «Кидрона» парил над морем альбатрос, следуя за кораблем, словно подлинное предзнаменование победы, хотя его длинные крылья были не белыми, а черными. И все равно примета благоприятная. Истолкование примет и знамений не зависит от места. Крик совы на заре означает смерть, а дождь с безоблачного неба обещает нежданного гостя, неважно, случилось то в Имфарале или в Норен М’Шаре.
Ежеутренний ритуал бритья умиротворял Туон, а сегодня ей требовалось спокойствие. Прошлой ночью она отдавала приказания, обуреваемая гневом. А в гневе нельзя командовать. Она чувствовала себя почти сей’мосив, словно ее честь претерпела ущерб. Ее равновесие было поколеблено, и это служило дурным предзнаменованием для Возвращения, как и потеря сей’тайр, несмотря на летящего следом альбатроса.
Мягкой влажной салфеткой Селусия стерла остатки мыльной пены, затем протерла кожу сухой салфеткой и наконец мягкой кисточкой припудрила гладкий череп. Потом она отступила в сторону, и Туон встала, сбросив искусно вышитый синий шелковый пеньюар на ковер с сине-золотистым узором. От прохладного воздуха голая смуглая кожа ее тотчас покрылась мурашками. Четверо из десяти горничных Туон, стоявших на коленях вдоль стен, грациозно поднялись. Хорошо сложенные и миловидные, все они были облачены в прозрачные белые одеяния. При покупке обращали внимание не только на внешность, но и на умения, и обучены они были на славу, а за время долгого плавания от Шончан успели привыкнуть и к корабельной качке. Горничные поспешили за одеждой, разложенной наготове на крышках резных сундуков, и принесли ее Селусии. Та никогда не позволяла да’ковале самим одевать Туон, разве что до чулок и туфель допускала.
Селусия облачила Туон в плиссированное платье цвета старой поделочной кости, и та, глядя в прикрепленное к внутренней перегородке высокое зеркало, не удержалась, чтобы не сравнить ее и себя. Исполненную достоинства красоту Селусии подчеркивали золотистые волосы, светлая кожа, оттенком напоминающая густые сливки, и холодные голубые глаза. Ее можно было бы принять за одну из Высокородных, причем высокого ранга, если бы не выбритая левая половина головы со’джин. Но подобное замечание ее саму немало потрясло бы, она, наверно, даже вскрикнула бы от изумления. Мысль о том, что можно подняться выше определенного положения, приводила Селусию в ужас. Туон знала, что ей самой никогда не обрести столь властной внешности. У нее слишком большие глаза, к тому же светло-карие. Когда она забывалась и маска строгости слетала с нее, ее лицо в форме сердечка становилось по-детски озорным. Макушка Туон находилась на уровне глаз Селусии, а ее камердинер была не так уж и высока. Туон не хуже других скакала верхом, превосходно боролась, искусно владела подходящим для нее оружием, но, чтобы произвести впечатление, ей всегда приходилось использовать ум. Этот инструмент она оттачивала с таким упорством, с каким развивала все остальные свои способности, вместе взятые. Хорошо хоть, широкий плетеного золота пояс подчеркивал талию, и ее никто не примет за мальчишку в платье. На Селусию мужчины всегда заглядывались, и слух Туон ловил порой сделанные шепотом замечания о полной груди ее со’джин. Возможно, властность во взоре ей не так уж и нужна, но вот грудь иметь чуточку побольше не помешало бы.
– Да будет на вас Свет, – пробормотала Селусия довольным тоном, и да’ковале поспешили вернуться на свои места. – Каждое утро, с того самого дня, когда впервые выбрили вашу голову, вы делаете одно и то же. Прошло уже три года, и неужели вы все еще думаете, что я могу оставить хоть волосок?
Тут Туон сообразила, что водит рукой по выбритой голове. В поисках щетины, с печалью призналась она себе.
– Если бы оставила, – промолвила Туон с напускной суровостью, – я велела бы тебя наказать. |