- Так я провел четыре дня в больнице из-за подбитого глаза?

Доктор Норрис усмехнулся.

- Считайте это каникулами.

- Ну что ж, каникулы закончились, я покидаю курорт.

- Только не перенапрягайтесь в ближайшие несколько дней. Помните, что вы заработали стежки на голове, сломанную скулу и получили легкое сотрясение.

- Я с него глаз не спущу, - сказала Мишель с ноткой предупреждения в голосе, твердо глядя на Джона. Он, вероятно, планировал влезть на лошадь сразу, как только вернется домой.

Когда они снова остались одни, Джон закинул руки за голову, наблюдая за ней с блеском в глазах. Спустя четверо суток, опухоль вокруг глаза спала достаточно, чтобы он смог приоткрыть крошечную щелку, ровно настолько, чтобы снова им видеть. Его лицо все еще оставалось беспорядочной смесью гаммы черных и фиолетовых оттенков, с налетом зеленых вкраплений, но это не имело значения в сравнении с тем фактом, что его глаз был невредим.

- Это были долгие четыре дня, - проворчал он. - Когда мы вернемся домой, я затащу тебя прямиком в постель.

Ее кровь снова бурно понеслась по венам, и Мишель задалась вопросом, неужели он всегда будет вызывать в ней такой безудержный отклик. С самой первой их встречи она была абсолютно беззащитна перед ним, а теперь ее реакция стала еще острее. Тело Мишель менялось под влиянием растущего в ней ребенка. Пока еще эти перемены не были заметны, но кожа, казалось, стала более чувствительной и отзывчивой к его малейшему прикосновению. Грудь слегка пульсировала, в ожидании прикосновений его рук и рта.

Она решила сказать ему о ребенке, но не сейчас, и тем более не тогда, когда его зрение еще вызывало беспокойство, и в течение последних четырех дней изо всех сил старалась держать под контролем свой беспокойный желудок. Она почти постоянно жевала крекеры и перестала пить кофе, поскольку оно лишь усиливало тошноту.

Перед глазами Мишель все еще стояло лицо Джона, и чрезвычайное удовлетворение, вспыхнувшее на его лице, когда она сказала ему, что любит его. Но он не ответил ей тем же. Одно ужасное мгновенье она гадала, не злорадствует ли он, но Джон поцеловал ее так крепко и жадно, что Мишель отогнала от себя эту мысль, но ощутила тянущую боль. Той ночью, после того, как был погашен свет, и она лежала на принесенной раскладушке, он позвал:

- Мишель.

Голос был низким, и Джон не шевелился. Она подняла голову, чтобы разглядеть его в темноте.

- Да?

- Я люблю тебя, - тихо сказал он.

Дрожь сотрясла ее тело, на глаза навернулись слезы, но это были слезы счастья.

- Я рада, - удалось произнести ей.

В темноте послышался его смех.

- Ты - маленькая злючка, только погоди, когда я снова доберусь до тебя.

- Не могу дождаться.

Теперь он был в порядке, и они собирались домой. Мишель позвонила Неву, чтобы тот заехал за ними, и повесила трубку повлажневшими ладонями. Вытерев их о слаксы, она вздернула подбородок.

- Ты не слышал, удалось ли уже помощнику шерифа Фелпсу обнаружить, где скрывается Роджер?

В это время Джон одевался, но, услышав ее слова, резко повернул голову и его здоровый глаз, сузившись, уставился на нее. Он неторопливо натянул джинсы и застегнул их, затем обогнул кровать и остановился, грозной башней возвышаясь на ней.

Пристальный взгляд Мишель не дрогнул, и подбородок она не опустила, несмотря на то, что вдруг ощутила себя маленькой и беспомощной.

Джон ничего не сказал, просто ждал, и его рот сжался в жесткую линию.

- Я подслушивала, - спокойно призналась она. – К этому времени я уже установила взаимосвязь между телефонными звонками и парнем, столкнувшим меня с дороги, но как ты связал все это вместе?

- Только смутное предчувствие и куча подозрений, – ответил он. – После того последнего, звонка, я хотел удостовериться, что знаю, где он находится.