Логан кивнул. Действительно, одно время их больница стала приютом для половины королевской семьи из Саудовской Аравии.

— Да, сэр, правда.

Удивительное дело — Дэн даже несколько опешил — Ларсен рассмеялся. Смех был сухой, как шуршание тростника, можно даже было подумать, что он просто откашливается.

— Я думаю, они понимают, что к чему, и, когда дело идет к развязке, сразу бегут к еврейским докторам.

Он снова рассмеялся и, поднявшись, похлопал Логана по плечу.

— Продолжайте работать в том же духе, молодой человек, может, у нас будет шанс когда-нибудь потрудиться вместе.

— Я бы хотел, сэр.

Нельзя сказать, чтобы Логан хоть на секунду поверил Ларсену. Он знал капризный нрав главы медицинского отделения, способного отвернуться от него в любой момент. Если вызвать его недовольство, то этот человек становился не просто суровым, а опасным.

И об этом Логану пришлось вспомнить в то же утро, после встречи с Барбарой Лукас. Менее чем через час он и Лукас в числе пятерых первогодков, возглавляемых Ларсеном, пошли делать обход. Группа посетила четырех пациентов, Ларсен после каждого визита, выходя в коридор, разглагольствовал. Потом они вошли к конгрессмену Элу Марино.

У Марино был рак прямой кишки. Высокопоставленный член Комитета нижней палаты по науке и технологии, он один из немногих находился на предпротокольном лечении.

— Эл, друг мой? Как у нас сегодня дела? — зарокотал Ларсен, широко улыбаясь. Младшие незаметно переглянулись. С каждым из предыдущих пациентов он держался холодно, безразлично, а порой грубо.

Конгрессмен сидел на кровати, нацепив бифокальные очки на кончик носа-луковицы и обложившись документами.

— Хреново. А как у вас?

Ларсен придвинулся к нему.

— Да, я понимаю, последний курс был тяжеловат.

— Ага, — произнес тот равнодушно.

— А как Кэрол? Все в порядке? Я с ней недавно говорил по телефону, два дня назад.

— Она прекрасно.

Запас веселых тем был исчерпан, доктор вытащил стетоскоп и приступил к работе.

— Ну, ты знаешь порядок, Эл, — сердце, легкие и желудок. Ничего не меняется.

Проведя всю процедуру быстрее, чем за минуту, он потребовал историю болезни конгрессмена. Читая, хмурился.

— Доктор Лукас! — вдруг резко окликнул он. — Вы ведете это?

Она стояла в нерешительности, как заяц, ослепленный светом фар.

— Да, сэр. — И, как всегда, подобралась, полная решимости не показывать испуга.

— Не будете ли вы так добры сказать, почему лабораторные данные написаны карандашом? — На его левом виске задергалась жилка — первый признак зарождающегося гнева. — Это что же, лабораторные данные временные? Вы собираетесь вернуться к ним и их изменить?

— Нет, сэр. Я думала, что…

— Извините, доктор. То, что вы думали, мы называем в нашем институте некомпетентностью.

— Нет, сэр. Если позволите мне закончить…

— Нет, я не позволю зря тратить время конгрессмена Марино и мое.

И вдруг история болезни полетела через палату в ее сторону.

— Такую неряшливую работу, доктор Лукас, терпеть нельзя. Я очень настоятельно советую вам поучиться, как это делать, у доктора Логана.

Он повернулся к пациенту, который, казалось, равнодушно взирал на происходящее.

— Извините меня, конгрессмен, я надеюсь, вы не подумаете, что все здесь делается вот так.

— Да ладно, она еще ребенок. — Он кивнул в сторону Лукас и добавил несколько слов, которые на сегодня могли бы оградить молодого врача от дальнейших мучений и издевательств.