– Я допускаю, что это место немножко захламлено. Эту фразу употребляла Марта. Я всегда любил коллекционировать вещи, но когда она была жива, она помогала мне контролировать мои порывы.
В конце концов дядя Тинсли позволил нам выбросить старые газеты и журналы и сложить их на чердаке, а вниз в подвал спустить коробки с образцами минералов, шпульки с нитками с фабрики и бумажные деньги конфедератов. Мы вымыли окна, проветрили комнаты, отскоблили полы и полки и пропылесосили ковры и занавески старым пылесосом образца 1950 года, который напоминал космический корабль.
К концу недели дом стал выглядеть немного лучше. И все же он не мог бы соответствовать мнению большинства людей об опрятности и аккуратности. И следовало принять факт, что вы живете не в обычном доме, а в месте, больше похожем на лавку старьевщика, переполненную всевозможными очаровательными вещами – если у вас хватает мозгов, чтобы понять их ценность.
Спасибо мистеру Манси, старому соседу, восьмидесяти трех лет, который косил большой луг, так что дяде Тинсли не нужно было покупать яйца и овощи, а горячую кашу он делал из овсянки, которую покупал в продуктовом магазине. Но он решил, что растущим девочкам необходимо молоко и сыр, плюс у нас кончались такие важные вещи, как соль, и в конце нашей первой недели дядя Тинсли заявил, что настало время отправиться в бакалейную лавку. Мы взобрались в пикап с деревянными панелями, который дядя Тинсли называл «Деревяшка». Мы не покидали «Мэйнфилда» со дня нашего приезда, и я горела желанием обследовать округу.
Мы проехали мимо белой церкви и домов, потом двинулись по извилистой дороге, которая вела в Байлер через деревню с кукурузными полями. Я смотрела в окно, когда мы проезжали большое огороженное поле, и внезапно увидела два огромных птицеподобных существа.
– Лиз! – крикнула я. – Смотри!
Птицы напоминали цыплят, только они были размером с пони, и у них были длинные шеи, длинные ноги и темно-коричневые перья. Головы их покачивались, когда они ступали большими осторожными шагами.
– Что это за чертовщина? – спросила я.
Дядя Тинсли захихикал.
– Это эму Скрагга.
– Как страусы, да? – уточнила Лиз.
– Почти.
– Это домашние птицы? – спросила я.
– Считается, что нет. Скрагг думал, что может на них заработать, но чего-то не рассчитал. Теперь они всего лишь уродливейшее украшение газона.
– Они не уродливые, – возразила Лиз.
– Рассмотри их поближе.
Может быть, дело во влажном воздухе, но Байлер поразил меня тем, что он какой-то сонный. Казалось, люди двигались очень медленно, а многие из них и вообще не двигались, просто сидели на стульях под навесами магазинов. Мужчины в рабочих халатах разговаривали, шутили или, откинувшись на спинку стула, жевали табак и читали газеты.
– Какой тут год? – пошутила Лиз.
– В этом городе никогда и не начинались шестидесятые, – ответил дядя Тинсли, – и людям это нравится.
Он остановил «Деревяшку» на красный свет. Старик в фетровой шляпе начал переходить улицу перед нами. Когда он был уже на перекрестке, то посмотрел на нас, улыбнулся и дотронулся до шляпы. |