Что же, вдова, так вдова. Надеюсь, она недурна собой и поможет Уильяму забыть Сару. Занятая своими мыслями, Эстер не сразу заметила, что Глазбрук собрался уходить. Она механически подала ему руку и сказала на прощанье:

— Благодарю вас за вести о сыне, господин Глазбрук.

В мастерской к Эстер подошла Энн-Олимпия. Она зашла за эскизами, которые всегда лежали на специальной полочке.

— Я сейчас начну этот новый заказ на черпаки и разливательные ложки, госпожа Эстер. Краснодеревщики уже прислали деревянные ручки?

Эстер неохотно отложила работу и холодно посмотрела на невестку. Мысли ее все еще были заняты Уильямом и всем тем, что было связано с этим запутанным любовным треугольником: Уильям, Питер и Сара. А эта женщина… что ей надо? Да если бы не она, если бы не был Питер в нее влюблен, то ему первому Эстер рассказала бы о возвращении Уильяма и о том, что он все еще без ума от Сары. Питер не стал бы противиться, не такой он человек. Сара сделала бы свой выбор, и вся семья снова была бы вместе, зажили бы дружно и счастливо. Но нет. Вот она, разлучница, Энн-Олимпия! Впервые Эстер сорвалась — нервы не выдержали, и в голосе засквозила едва сдерживаемая ярость.

— Почему ты меня все время называешь госпожой, словно я тебе чужая? «Да, госпожа! Нет, госпожа!» Всегда «госпожа»! Ты что, переломишься, если скажешь «мама»? Тогда ради всего святого, называй меня просто Эстер.

Энн-Олимпия сразу помрачнела.

— Я вовсе не хотела вас обидеть. Совсем наоборот. Если бы вы не заставили меня с самого начала почувствовать себя посторонней в вашем доме, то, кто знает, может, наши отношения сейчас были бы совсем другими.

Эстер редко выходила из себя, а если и случалось, то быстро брала себя в руки. Но на этот раз она даже не пыталась остановиться, ей хотелось на ком-то сорвать зло, хотелось выговориться, а тут подвернулась под горячую руку Энн-Олимпия — самый подходящий объект. Эстер вскочила со стула:

— Я терпимее, чем ты себе можешь представить!

— Что-то я не заметила. Выгнали из мастерской, а когда я сама устроилась, так вздохнули с облегчением. Думаете, я не знаю? Да за версту видно, что вы обрадовались, когда от меня избавились! Если бы вы действительно хотели примирения, то предложили бы мне перейти из теплицы в мастерскую! Верстак Джосса все равно пустует.

— Никогда!

Энн-Олимпия побагровела:

— Не очень-то вы меня и разочаровали. Я знала, что все так и будет. В этой семье только один человек хорошо ко мне относился — это Джосс. Я его любила, как брата. Кто бы знал, как мне без него плохо! И Элис, как овдовела, в Лондон уехала — совсем я одна осталась! Летисию вижу редко, с Энн встречалась только раз на похоронах Джосса. Питер, да что вам рассказывать, сами знаете, как он ко мне относится! Его откровенное безразличие хуже всего.

— А что же ты не говоришь о своем муже? Он ведь так добр к тебе. Такой заботливый и работы твои вечно хвалит. Или ты хорошего не замечаешь?

Энн-Олимпия несколько смутилась. Она не ожидала такого напора, но сдаваться не собиралась.

— Вы сегодня за меня серьезно решили взяться, да? Хотите в грязь втоптать? Ведь знаете же не хуже меня, что Джонатан давно уже с богатыми шлюхами в городе путается! А подарки мне дарит, так это чтобы совесть свою успокоить. Работы много, а то я бы занялась его делишками! Он никогда не любил меня, как я хотела.

— А ты никогда не пыталась узнать, может, ты не оправдала его надежд?

Эстер, конечно, понимала, что Энн-Олимпия права, но обычно в таких делах разумные доводы с материнским сердцем не в ладу. Мать всегда заступится за родное дитя, и совсем не важно, что дитя ее давно вышло из нежного возраста и уже обзавелось собственными детьми.