Джеку Нидему ничего не оставалось делать, кроме как уйти. Он встал, неуверенно посмотрел на Джона, поклонился Харвуду.

— Я надеюсь, что эта история не повлияет на ваше доброе отношение к моему заведению, и что вы…

— Всего хорошего, Нидем.

— Э-э-э… До свиданья, сэр.

Как только дверь за Нидемом закрылась, Харвуд дал волю своему возмущению:

— Бэйтмен, ты не только ослушался меня, но и обманул мою дочь! Ты злоупотребил моим гостеприимством, ты, уже будучи женатым, продолжал играть чувствами моей девочки, ее привязанностью к тебе, заставив ее поверить, что у тебя к ней честные, искренние намерения! Что ты можешь сказать в свое оправдание?

— Каролина не питает иллюзий в отношении меня. Мы просто друзья, и я очень ценю ее дружбу.

— Черта с два ты ее ценишь! По крайней мере, теперь всему этому конец, и Каролине будет только на пользу, что она избавилась от тебя!

Харвуд вскочил и, отшвырнув стул, подошел к бюро. Он извлек из него документ, в котором Джон узнал контракт о его учебе в мастерской.

— Но мне ведь осталось совсем чуть-чуть доучиться! — воскликнул Джон.

Харвуд развернул лист бумаги и взглянул на него.

— Точнее, три месяца, две недели и один день, — сказал он и медленно разорвал документ на две половины.

— Нет! — протестующе крикнул Джон.

Харвуд швырнул ему половину листа.

— Своей женитьбой ты сам навсегда лишил себя права стать настоящим мастером! И я обещаю тебе, что прослежу за уничтожением всех записей и документов, в которых упоминается твоя учеба в моей мастерской. Более того, я сам, лично занесу твою фамилию в «черный список» по мастерским, и тебя не примут ни в одну в этом городе! А теперь собирай свои пожитки и убирайся из моего дома, пока я тебя не вышвырнул отсюда своими руками!

До этого момента Джон никогда не испытывал ненависти к кому-нибудь. Даже в такой момент он мог признать, и признал, что, в конечном счете, сам виноват во всем. Однако он не мог вынести оскорблений и дополнительных наказаний, наложенных на него, так как считал их грубой несправедливостью и даже местью властного, влиятельного человека более слабому, зависящему от него. Поэтому Джон, в котором неожиданно для него самого проснулось благородство происхождения, с гордостью и глубочайшим достоинством поклонился противнику, всем своим видом показывая, что честь его совершенно не пострадала от грубости и невежества оппонента, и удалился с гордо поднятой головой.

Когда он проходил через мастерскую, всем, кто лишь раз взглянул на него, становилось ясно, что случилось несчастье. Подойдя к своему месту, Джон открыл коробку для инструментов и принялся укладывать в нее все свои принадлежности для работы.

Личный инструментарий всегда был священным для каждого рабочего, его передавали по наследству преемникам. В свое время набор инструментов для ювелирного дела был подарен Джону его дедом, когда он только начинал свою учебу в мастерской. И, как у всякого талантливого ремесленника, инструменты стали частью его рук, продолжением его пальцев, источником его мастерства… Теперь Джон на всю жизнь останется обыкновенным наемным рабочим, каких тысячи и тысячи. Он сможет зарегистрировать свою пробу только в том случае, если накопит достаточно денег для основания собственной большой мастерской. Престиж независимого мастера он потерял навсегда. И ради чего? Ради всплеска страсти к девушке, которой он всегда смог бы обладать в любой момент, месяцем-другим позже… Джон подумал, что почти не помнит, как выглядит Эстер. Ведь они не виделись уже почти три месяца…

— Старик действительно выгнал тебя? — поинтересовался Робин, который, увидев сборы Джона, подошел к нему и в недоумении наблюдал за происходящим.