Во всяком случае, на это было похоже. Она встала из-за стола, позевывая и деликатно прикрывая рот ладонью.

– Прошу прощения, но я оставлю вас, граф. Чувствую себя немного уставшей.

– Разумеется, – откликнулся он, почтительно поднимаясь. – Очень жаль, но нам придется продолжить путь с рассветом. Мне бы хотелось к завтрашнему вечеру добраться до Киева, если, конечно, это возможно.

– Надеюсь, так и будет, граф. – Ни единый мускул не дрогнул на се лице. В голосе не было и тени сомнения. – Я же не фарфоровая. – Она сделала глубокий реверанс, граф поклонился в ответ, и ему показалось, что в последних словах все-таки проскользнула насмешливая нотка. Но проверить это было невозможно. Вдобавок Адам искренне полагал, что после такой тяжелой дороги она действительно устала.

Княжна ушла в отведенную для нее спальню и закрыла за собой дверь. Адам вышел на улицу. К вечеру заметно похолодало. Выбор места для собственного отдыха был у него небогат. Единственную в доме спальню заняла княжна со своей служанкой. Смотритель был готов предоставить знатному гостю на выбор либо кушетку в той комнате, где они ужинали, либо ложиться спать вместе с хозяевами в жилой половине здания, за кухней. Еще, разумеется, оставался сеновал в конюшне, где разместились солдаты, кучер и Борис Михайлов. Адам выбрал кушетку в гостиной, но чувствовал, что не сможет уснуть до тех пор, пока не выветрятся запахи жареного цыпленка и клюквенной наливки.

Софи обнаружила Таню сладко посапывающей на тюфяке в углу спальни. День, который начался с рассветом и закончился с темнотой, дал о себе знать. Но сама Софи понимала, что, несмотря на усталость и пережитое напряжение, заснуть не сможет. Она привыкла к ежедневным прогулкам на свежем воздухе, а вместо этого вынуждена была провести мучительный день взаперти, в тесной, темной карете, где было нечем дышать. А впереди ее ожидал такой же день… и еще… и еще много таких же – до тех пор, пока не сомкнутся за ней городские стены, а потом и засовы супружеского дома…

Она вдруг с особой остротой ощутила, что этого ей не вынести. Софья поняла, что безотчетно сегодня вечером сделала все, что было в ее силах, чтобы хотя бы немного усыпить бдительность своего сопровождающего. Она подошла к окну, за которым уже окончательно стемнело, и начала быстро соображать, что делать. Возвращаться в Берхольское нельзя… По крайней мере сейчас. Но у нее есть фамильные драгоценности. Дед, конечно, не подозревал, что они могут понадобиться так скоро, но ведь подарил он их без всяких условий. У нее есть пистолет и есть Хан, неутомимый Хан. На нем она в состоянии оторваться от любой погони, пересечь границу Польши… а оттуда – в Австрию. В том мире императорские желания Екатерины ей не указ. Но что там делать беглянке?

Вопрос сейчас совершенно неуместный, решила Софья. Бесшумно она двинулась в обход маленькой спальни, собирая самое необходимое для побега. Драгоценности, пистолет, смена белья, обувь, накидка с капюшоном, перчатки обеспечат необходимую защиту от ночного холода и недобрых глаз. Ощущение свежего ночного воздуха, ветра, свистящего в ушах, дробного перестука копыт Хана, покрывающего верста за верстой степное пространство, которое отделяло ее от свободы, казалось столь явным, что у Софи на мгновение закружилась голова.

На почтовой станции царила глубокая тишина. Распорядок обыденной жизни смотрителя и его семьи подчинялся световому дню. Что делает граф? Это самый главный вопрос. Дверь спальни выходила непосредственно в гостиную, и было совершенно ясно, что пройти этим путем – значит все поставить на карту. Похоже, остается окно. Она с сомнением посмотрела на узкий проем. В него мог пролезть разве что подросток, да и то худенький.