У меня нет времени спросить, как его дела. Теперь моя очередь стрелять! После трех оглушительных выстрелов я засек сухой тихий щелчок, который обычно бывает, когда заканчиваются патроны.

Ну теперь мне спешить некуда. Я тщательно прицеливаюсь между глаз своего земляка. Я вспоминаю Грейс. Момент истины наступил, если говорить красивым языком, не как у меня в романах. Замшевый Жилет уже мертв от страха. Он знает, что слишком поспешил, промахнулся и теперь душа его попадет в ад раньше моей.

Мой пистолет издает звук, похожий на выстрел из морского орудия. Одновременно с этим у убийцы Грейс появляется звездочка во лбу, красная, как кремлевские звезды в Москве.

Мне нечем вас порадовать. Он не издает ни звука. Некоторое время он стоит очень прямо, неподвижно, будто застыл как статуя.

Затем падает навзничь и с грохотом сползает вниз по лесенке.

Так, теперь, когда плата по счету произведена, нужно подумать о своем положении. Оно становится критическим… До земли еще очень далеко, и ни одного корабля на горизонте… Что касается нашего вида, то со стороны мы похожи на гигантскую шаровую молнию.

Пламя наконец выбилось на мостик, и все спасаются как могут. Шлюпки на воду — каждый за себя! Бог за всех!

Крики, шум достигают апогея… На палубе толкотня! Все друг друга отпихивают, дерутся, ругаются…

Вообще, не очень красиво выглядят люди в панике, если смотреть со стороны, поверьте мне!

Две шлюпки удаляются через облако дыма. Только весла поблескивают…

Я остаюсь один на полыхающей яхте. Мой ангел-хранитель отвернулся от меня или не увидел сквозь огонь и дым. В пламени меня раздует, и я лопну, как крыса, спасающаяся в воде на горящей головешке. Я спускаюсь на мостик. И тут меня ждет большой сюрприз. Справа, на переходе, стоит Стоун. Хладнокровный, бездушный, уверенный в себе… У него в руке револьвер…

— А! Ну вот и вы! — говорит он. — Я не знал, где вы прятались, но знал, что придете…

У него револьвер, у меня пушка попроще…

Мы одни на судне, объятом пламенем… Вместо того чтобы думать о собственном спасении, мы думаем о том, как бы укокошить друг друга. Каждому нужна смерть другого…

Я прыгаю в сторону и одновременно нажимаю на спуск. Но он не такой дурак, этот Стоун. Он тоже отпрыгнул. Пуля просвистела мимо его уха и ушла гулять в море.

— Мимо, — криво усмехается он.

Но мне не до насмешек… То, что я испытываю в этот момент, неописуемо. Я зажат в углу палубного ограждения. Стоун сейчас выстрелит. А я ничего не могу сделать…

Я обращаюсь к небесам с личной молитвой — прошу пропустить меня вне очереди: «О Господи, умоляю, не пожелай мне худого, я всего лишь простой легавый Сан-Антонио, никогда не делавший ничего плохого честным людям…»

Но на небесах не хотят рассматривать эту просьбу вне очереди.

Стоун улыбается…

Его улыбка превращается в гримасу. Совершенно рефлекторно, не думая и не целясь, поскольку моя рука у бедра, я стреляю второй раз. Пуля попадает ему в ляжку. Он бледнеет и сжимает зубы…

Короткое слово на английском, которое я не знаю как перевести, но тем не менее выражающее его мысль, срывается с его губ.

— Хорошо, хорошо, — говорю я ему, — с вами покончено… Вы зажаритесь на вашей посудине, как пескарь. А я лично не боюсь умереть от пули, это, согласитесь, легче…

Он стреляет.

Как удар кнутом! Удар сильный, но я стою на ногах…

Я ничего не чувствую. Я не знаю, куда попала пуля.

Он снова стреляет, и снова я чувствую удар кнута.

Но я не теряю сознание… Волна адской боли поднимается во мне. Она становится нестерпимой, она везде…

— Точно, — шепчу я, — теперь ты умрешь…

Я смеюсь, видя, как мачта, вся в огне, падает на нас.