Ему захотелось быстренько побежать наверх — звук шел оттуда, но оказалось, что двигаться он может только в замедленном ритме, иначе тут же подкатывала тошнота или глаза застилало мутью. Поэтому, когда Коля кое-как встал на четвереньки, потом — поднялся, потом — добрел до лестницы, шепча: “я иду, я сейчас!..” — плач прекратился.

По его представлению, дети должны прятаться в коробки, шкафы или под кровати. Он сам прятался именно в таких местах, когда играл маленький с отцом в прятки.

В детской комнате мебели было немного, да и та — вся прозрачная на просвет

В кабинете пришлось повозиться, особенно пока он искал длинную палку для простукивания дна большого кожаного дивана и определения, что между дном и полом может поместиться ребенок, и, конечно, в надежде, что палка наконец упрется во что-то мягкое и можно будет передохнуть и прижать к себе хоть кого-нибудь живого и теплого.

Больше всего закрытых ящиков оказалось в спальне для гостей — там стояли поодаль друг от друга две тахты Прикроватные тумбочки, комод, стойка со шкафчиком под телевизор, узкий платяной шкаф и ко всему прочему — еще антресоли над дверью. Коля устал осматривать это, выкидывая все вещи на пол, так что под конец его поисков вся комната была завалена таким диким количеством тряпок, что ему уже казалось невозможным поместить это куда-либо Только высокий платяной шкаф в одну дверцу оказался совершенно пустым. Совершенно.

Что осталось? Супружеская спальня, а там лежит вытащенный из-под кровати мертвый дядя Антон. Первым делом Коля осторожно опустился на колени и заглянул под кровать. Переждал пульсирующую боль в голове, закрыл и опять открыл глаза. Оставшаяся под кроватью кисть руки дяди Антона от этого не исчезла, дети не появились.

Итак, он осмотрел все, кроме большого зеркального шкафа. Кое-как поднявшись, переждав накатившее головокружение, Коля подошел к шкафу и прислушался. Тишина. Он уже взялся за блестящую позолоченную ручку дверцы, когда вдруг почувствовал в себе тот же холодок, что и на станции у моста, когда он спрыгнул с платформы на рельсы. Коля даже подумал, что еще не осмотрена ванная комната на втором этаже, ведь должны там быть корзины для грязного белья, например, или какие-нибудь шкафчики… Но тут ему почудилось, что дверца открывается сама собой. Коля сначала дрогнул, а потом подумал, что дети услышали его и решили выйти из шкафа, он с силой потянул ручку на себя, шкаф распахнулся, и на Колю упал кто-то в ярко-розовом, с кружевами, вдруг пахнуло знакомым слабым запахом духов и… экскрементов.

Ничего не понимая, он лежал несколько секунд на полу, прижимая к себе тело Ляли, потом, когда осторожно положил ее рядом и разглядел посиневшее лицо, выкатившиеся глаза, судорожно сведенные пальцы рук и темные пятна на шее, стал разговаривать с нею, спрашивать, как ей удалось только что удрать, вернуться и удавиться в шкафу. Он говорил бы еще очень долго, если бы не запах дерьма, этот запах шел от выпачканной ночной рубашки. Даже мертвая, Ляля была настолько несовместима с таким запахом (как, вероятно, и любая первая любовь), что Коля даже на всякий случай обнюхал себя — он мог скорее предположить, что сам непроизвольно опорожнился, пока лежал без сознания.

Убедившись, что кишечник его не подвел, что пахнет именно выпачканная рубашка Ляли, Коля встал, отошел на середину комнаты, чтобы видеть их обоих — мужа и жену.