Судя по направлению развития событий, настало самое время в очередной раз поменять привычки, и он пожалел, что не сообразил перед вылетом купить сигарет.

4

– Как так – возвращается? – явно не поверив своим ушам, переспросил генерал Макаров.

– Он что, белены объелся? – подхватил депутат Государственной думы Беглов. – Ему в Россию ход заказан, и он это прекрасно знает.

Генерал схватил стопку, от которой минуту назад отказался Винников, и одним резким движением выплеснул ее содержимое в себя.

– Если хотите знать мое мнение, – сказал он, шумно подышав носом, – ему здесь делать нечего.

– Вот-вот, – поддакнул Беглов. – Не было печали – черти накачали!

Прокурор Винников сидел, откинувшись на спинку скамьи, и с каким-то нездоровым, болезненным интересом наблюдал за их откровенно рефлекторными, не имеющими ничего общего с логикой и здравым смыслом телодвижениями. Их поведение сейчас напоминало поведение человека, только что со всей дури гвозданувшего себя молотком по пальцу, – беспорядочная беготня, оглушительный матерный рев и сокрушительные удары, наносимые по чему попало тремя уцелевшими конечностями (наносимые, как правило, до тех пор, пока количество этих самых конечностей не сократится до двух, а то и до одной). Владимир Николаевич уже прошел эту стадию несколько часов назад, успел оправиться, прийти в себя и мало-мальски собраться с мыслями и теперь, наблюдая за конвульсивными корчами собеседников, испытывал что-то вроде мрачного удовлетворения – как, впрочем, и всегда, когда кому-то поблизости было хуже, чем ему.

Налетевший со стороны озера легкий ветерок игриво задрал обернутую вокруг прокурорского торса простыню, обнажив бедро. Нога у Владимира Николаевича была короткая, белая, пухлая, с маленькой ступней и заметной жировой подушечкой с внутренней стороны колена; почти лишенная волосяного покрова, она напоминала ногу некрасивой, рано располневшей женщины. Это сравнение не раз приходило на ум не только окружающим, но и самому Владимиру Николаевичу, и, заметив мелкий беспорядок в своем туалете, он поспешил его устранить, торопливо, по-женски одернув простыню. Несмотря на владевшее депутатом Бегловым крайне неприятное волнение, это вороватое движение не укрылось от его взгляда, и он брезгливо, пренебрежительно дернул щекой, далеко не впервые подумав, что в тюрьме, если что, господину прокурору придется ох как несладко. А впрочем, может выйти и наоборот: вдруг да понравится? Кто его, крючкотвора, знает на самом-то деле? Вон он какой, дородный да мягкий, как баба, – сразу видно, что женских гормонов в его организме куда больше положенной нормы. Одно слово – ошибка природы, как и любой из этих гамадрилов…

Ощущение своего мужского превосходства над старым товарищем по юношеским проказам вернуло Илье Григорьевичу утраченное было душевное равновесие, направив его мысли в конструктивное русло.

– Это точно? – спросил он.

– Не веришь – проверь, – обиженно надул пухлый детский ротик Винников.

– Да верю я, верю, – отмахнулся Беглов. – Просто в голове не укладывается. Как же он решился?

– По имеющимся оперативным данным, у него умерла тетка, – мгновенно преисполнившись важности, бархатистым, хорошо поставленным голосом преуспевающего чиновника изрек Винников. – Одинокая старуха, жила в какой-то Богом забытой, вымирающей деревушке – четыре калеки на пятнадцать дворов, вот и весь населенный пункт. В общем, хоронить некому, удивительно еще, что кто-то ухитрился ему сообщить, – видно, был у них предусмотрен какой-то резервный канал связи… Подпольщики, мать их, партизаны, лесные братья! До сих пор небось нет-нет да и пустят какой-нибудь поезд под откос…

– А, – успокаиваясь прямо на глазах, вмешался в разговор генерал Макаров, – так это же совсем другое дело! Приедет, похоронит тетку, как по христианскому обычаю полагается, и отвалит обратно в свою Бразилию или где он там окопался…

– В Аргентину, – жуя веточку петрушки, рассеянно поправил Беглов.