– Кто это сказал?

– Милая моя! – В бабушкиных красивых глазах читалось недоумение. – Да в ту пору все знали, что Хедвиг – особа на редкость своенравная. Не злая, нет. Но с причудами. Я всегда ее побаивалась.

– Как же можно бояться человека, которого совсем не знаешь?

Нора сама слышала, что говорит очень неодобрительно. Да, взяла бабушку в оборот. Но ведь свои причуды есть у каждого, верно? Разве у Агнес их не было?

У Агнес? Бабушка приподняла брови, и Нора сообразила: ей не нравится, что внучка называет ее маму по имени – Агнес.

– Ну, у прабабушки! Она же фактически бросила Сесилию! Свою родную дочку! Разве это не странно?

Бабушка глубоко вздохнула и отвела глаза. Нора поняла: ей нужно взять себя в руки, пожалуй, она зашла далековато.

– Мне кажется, не стоит тебе так самонадеянно судить о вещах, в которых ты вряд ли разбираешься. Ты же не знаешь никого из этих людей.

Нора чуть не сказала, что очень даже знает. В первую очередь Сесилию. Но решила пока помолчать. Лучше сменить тему и дать бабушке успокоиться. Усыпить ее бдительность.

– Хедвиг сейчас, наверно, очень старая? – спросила она.

Бабушка кивнула.

– О да, ей далеко за девяносто.

– А где она живет?

Бабушка покачала своей красивой головой и нахмурилась.

Хедвиг отроду была непоседой. Всю жизнь скиталась по свету. Но несколько лет назад, году этак в 1977-м, она вдруг надумала вернуться домой, в Швецию.

– И правда самое время. Мы думали, она решила провести тут остаток жизни и умереть на родной земле. Но нет! Через год-другой Хедвиг заскучала и опять пустилась в дорогу. Хотя купила и обставила небольшую квартирку. Все считали, что она наконец-то угомонилась.

– В самом деле, казалось бы, пора и успокоиться. В ее-то годы! Уж девяносто сравнялось! Но, видать, нет у нее в душе покоя. Снова уехала. Исчезла, и всё.

– Так где же она живет?

– Во Франции, по-моему. Теперь у нее никаких связей со Швецией не осталось. Квартиру она прошлой зимой продала. Вдруг приехала и пробыла тут несколько месяцев.

Приезжала Хедвиг лишь затем, чтобы окончательно обрубить здешние связи и покинуть Швецию навсегда. Бабушка повидалась с нею, мельком, а больше она, пожалуй, почти ни с кем не встречалась. Робела, что ли, и вообще производила странное впечатление. Человек без корней. Последние дни она жила в гостинице. А на Пасху уехала насовсем. И возвращаться больше не собиралась.

Бабушка вздохнула, поправила скатерть, чуть передвинула вазу с цветами и подсвечники.

– Хочешь еще чайку?

– Да, спасибо.

Она налила себе и Норе, подала внучке сахарницу.

– Да, детка, далеко не всегда все в жизни так просто, как представляется вам, молодым. Моя мама была превосходным человеком, так и знай.

Нора промолчала, она пила чай.

– Лучшей матери пожелать себе невозможно…

Норе очень хотелось возразить, и, чтоб не брякнуть лишнего, она хватила из чашки здоровенный глоток. Сесилия-то думала иначе, она бы с радостью пожелала себе мать получше. А бабушка между тем безмятежно закончила:

– Нет, с этим никто спорить не станет. – Она решительно поставила чайник на стол. Потом вдруг сокрушенно вздохнула. – Бедной мамочке тоже нелегко пришлось. Отец Сесилии бросил и ее, и ребенка.

Нора кивнула. В браке они не состояли, она знает. Бабушка быстро посмотрела на нее.

– Маминой вины тут нет. Но в те времена это была ужасная беда.