— Откуда я знаю? — рассеянно отзывается Виктор.

— Или устроил тебе своеобразную проверку, — продолжает она. — Хотел узнать, что ты за человек на самом деле.

— Это и мне приходило в голову. Но чтобы пройти эту проверку, надо сказать «да» или сказать «нет»?

— В любом случае это не имеет значения, потому что я не хочу к нему в постель, — заявляет Эльза.

— Как, разве он не привлекает тебя? Я считал, что все девушки падки на миллионеров.

— Какой ты старомодный, — вздыхает она. — Все равно я тебя люблю, и тебе не придется даже думать об этом.

— Не придется? — Виктор вдруг сделал стойку, как гончая на зайца. — Что ты имеешь в виду — не придется?

Но Эльза уже спит. Просыпается она в четыре тридцать. У нее затекла ступня. Оказывается, Виктор спит, навалившись ей на ноги.

Эльза теребит его, освобождает ему место под одеялом. Он просто ледяной на ощупь.

— Мы не женаты, — вдруг заговаривает Виктор. — У тебя нет по отношению ко мне никаких обязательств. Ты должна поступать так, как считаешь нужным. Я и так уже злоупотребил тобою.

— Нет, Виктор, что ты.

— Не «что ты», а злоупотребил!

Скоро Виктор засыпает. И быстро согревается, насыщаясь женским теплом. А вот Эльзе слишком жарко и тесно. Давят тяжелые ноги Виктора. Через час он опять просыпается и спрашивает:

— А ты напечатала для Джеммы опись?

— Забыла.

— Тогда постарайся успеть перед завтраком. Она ведь ждет. Я не хочу, чтобы хорошая сделка срывалась из-за такой ерунды, — бормочет Виктор и снова засыпает. А в шесть утра, когда с рассветом появляются из мрака очертания комнаты, со скрипом приоткрывается дверь. Эльза лежит неподвижно, широко распахнув глаза, вжавшись в стену.

И вот сначала заглядывает, потом протискивается в щель, потом крадется через комнату Хэмиш-Румпельштильхен в шелковом ночном халате, цвет которого в тусклом свете зари угадать невозможно. Хэмиш пробирается к письменному столу, садится за пишущую машинку и печатает страницу за страницей. Он печатает, пока солнце не набирает утреннюю силу и халат не превращается в кроваво-алый. Или это снится Эльзе? Видит она наяву или в грезах, что Хэмиш, собираясь уходить, медлит подле ее кровати и смотрит на нее, спящую, одновременно презрительно и похотливо? И неужели ей снится, что под этим взглядом ее захватывает волна сладострастного возбуждения, которого она еще не испытывала в жизни? Это не простое вожделение, это желание беспомощного отдаться сильному, это желание нищего прижаться к богатому, это желание ничтожества напиться чужой власти. Это сладострастие во сто крат сильнее чувственного, оно исходит из самых глубин плоти и на нем, и только на нем, зиждется человеческое общество.

Эльза чувствует это — и спит. Наяву трудно постичь такое откровение.

— О, я вижу ты поработала, — в семь пятнадцать говорит Виктор. Он собирается перед завтраком вернуться в свою комнату, чтобы не смущать прислугу. — Похоже, ты делаешь успехи. Опечаток нет. Или это машинка такая? Ха, надо же, я даже не проснулся. Устал, наверное. Слушай, Эльза, если ты и впредь будешь так печатать, пожалуй, я смогу отдавать тебе счета. Сэкономим.

Эльза молчит. А что ей говорить?

— Знаешь, что меня тяготит? — произносит Виктор, пробегая пальцами по ее голой спине. Эльзу от этого пробирает дрожь. — Оказывается, в воскресенье здесь будет Дженис. Я понятия не имел об этом. Пожалуй, надо тебя в воскресенье утром отправить в Лондон. Какая у тебя красивая спина… Дженис вечно сутулилась.

Эльза плачет.