1966-й год.

Лондонская богема! Желтые «роллс-ройсы» возили поп-звезд на концерт, с концерта на вечеринку, с вечеринки в кабак. Темные стекла скрывают грех. Лондонские студенты! Запах марихуаны стоял в кинотеатрах, в автобусах, в ресторанах. Догоняли старших и школьники. То и дело появлялись на улицах мальчишки с длинными волосами, которых выгнали из респектабельных учебных заведений. Баррикад еще на улицах не было, но гул стоял. Зловещий и восхитительный уличный гомон, который предвещает революцию.

Сладость революции была Джемме неведома. Гул она, конечно, тоже не слышала. Все заглушали удары ее влюбленного сердца. Джемма любила мистера Фокса. Более того, она верила каждому его слову.

Когда в самый первый день в связи с остывшим кофе он сказал Джемме, что жизнь — это творчество, а не испытание, она поверила ему. Мистер Фокс добавил тогда, что творчество — это непременно процесс отбора, и чем отбор жестче, тем изысканнее и дороже результат творчества. Поэтому надо бороться с конкурентами, с остывшим кофе в офисе, с безвкусными розовыми блузками и со всеми прочими явлениями, в которых есть хотя бы намек на несовершенство. Про себя мистер Фокс сказал, что он художник-созидатель, что он в ответе за всю красоту, которой угрожает хаос бытия. Красота рождается только из красоты, утверждал мистер Фокс, потому только красоту и стоит ценить.

— А что же делать с безобразными, некрасивыми вещами? — спросила тогда Джемма.

— Жечь их, ломать, рвать, уничтожать.

— А что делать с некрасивыми людьми? Нельзя же их уничтожить.

Мистер Фокс с печальным вздохом согласился, что люди — это проблема, и тут же поинтересовался, не может ли Джемма сварить ему свежий кофе.

Джемма отказывать не стала.

Мистер Фокс отправился наверх. По лестнице он не шел, как простые смертные, он взлетал, шагая даже не через две, а через три ступеньки.

А Джемма колдовала над кофе. Крышку мельницы она не закрыла как следует и, стоило нажать кнопку, зерна фонтаном брызнули по комнате, будто вырвался из жерла вулкана столб камней и пепла. На шум из кабинета Ферста выскочила Мэрион. Вид у нее был подавленный.

— Все, это последняя капля. Придется теперь подметать. Нет, я бы сразу подала заявление об уходе, — сказала Мэрион; видимо, не в первый и не в последний раз, — если бы не отпуск. Этот мистер Ферст становится совершенно невыносим. Представляешь, он заявил, что надеется, это не он был причиной твоих слез. Это значит как раз обратное — он рад, что довел тебя.

— Я плакала не из-за него.

— Ты ему понравилась, — сообщила Мэрион. — Но ты всем нравишься. Даже мне.

Она взяла метлу и совок и вдруг опустилась на пол, одновременно смеясь и рыдая. Она была в полном отчаянии и напомнила Джемме малышку Элис, которая полдня ревела в кустах и не реагировала даже на предложенные сладости: «Джемма, не бросай нас! Джемма, не уезжай! Ты наш самый дорогой друг!»

Но Джемма уехала.

— Ты должна остаться. Ты же не позволишь Ферсту выжить тебя! — умоляла Мэрион. — Ты же не сбежишь завтра? Ей-Богу, я не вынесу еще одного нового лица.

— Конечно, я останусь. Мне здесь нравится. По крайней мере, не соскучишься.

— Нет-нет, не соскучишься! — обрадовалась Мэрион. — Кстати, если ты ищешь жилье, предлагаю поселиться у нас. Кровать свободная есть. Мои родители с тобой поладят. Я их в последнее время огорчаю. У меня, знаешь ли, появились ночные кошмары. Глаза просто закрыть не могу. Это все после несчастного случая с сестрой Ферста. На меня это ужасно подействовало.

— Несчастный случай? Ты же сказала, что она выпрыгнула из окна.