|
Пока Ньютон, не отказав себе в удовольствии поворчать, распаковала шали (их демонстрировали гостям четыре или пять раз за день), Маргарет оглядела детскую, первую комнату в доме, с которой она познакомилась девять лет назад, когда ее, совсем еще дикарку, привезли сюда, чтобы разделить комнату, игры, уроки с кузиной Эдит. Маргарет вспомнилась унылая детская, где царствовала суровая и церемонная няня, ужасно требовательная к чистоте рук и одежды. Она вспомнила первое чаепитие здесь, отдельно от ее отца и тети, которые обедали где-то внизу, в бесконечной глубине; она сама была где-то на небе (так казалось маленькой Маргарет), а они − в недрах земли. Дома, до того как она приехала жить на Харли-стрит, ей служила детской гардеробная ее матери. В деревенском доме Маргарет всегда завтракала вместе с отцом и матерью. Восемнадцатилетняя девушка ясно помнила горе, терзавшее в тот день сердце девятилетней девочки. Она помнила, как прятала лицо под одеялом в ту первую ночь, и как няня приказывала ей не плакать, потому что это побеспокоит мисс Эдит. И как она все равно плакала так же горько и безутешно, но уже тише, пока новая, величественная и милая тетя тихо поднималась наверх вместе с мистером Хейлом, чтобы показать ему его маленькую спящую дочку. Потом маленькая Маргарет успокоилась и старалась лежать тихо, притворяясь спящей, чтобы не расстроить отца своим горем, потому что нельзя было открыто горевать после всех надежд, планов, изобретений, через которые они прошли дома, прежде чем ее гардероб был приведен в соответствие с ее новыми важными обстоятельствами, и прежде чем папа смог оставить свой приход и приехать в Лондон на несколько дней.
Теперь она полюбила старую детскую, хотя это была уже не та комната. Маргарет осмотрелась вокруг, сожалея, что оставит ее навсегда через три дня. − Ах, Ньютон! − сказала она. − Я думаю, мы все будем жалеть, что покидаем эту милую старую комнату. − На самом деле, мисс, все, кроме меня. Мои глаза уже не так хорошо видят, как раньше, и свет здесь такой плохой, что я не могу штопать кружева нигде, кроме как у окна, а там всегда жуткий сквозняк, достаточно сильный, чтобы довести кого-либо до смерти от простуды. − Ну, думаю, что в Неаполе у вас будет достаточно и света, и тепла. Ты сможешь закончить свое рукоделие там. Спасибо, Ньютон, я отнесу шали вниз − вижу, ты занята. Спускаясь вниз по лестнице с шалями, Маргарет вдыхала их пряный восточный аромат. Тетя попросила ее продемонстрировать гостям обновку, так как Эдит еще спала. Длинные волны ярких тканей почти скрыли бы миниатюрную Эдит, но красиво облегали фигуру ее высокой, прекрасно сложенной подруги в черном шелковом платье, которое она носила в знак траура по какому-то дальнему родственнику. Маргарет стояла прямо под люстрой молча и покорно, пока тетя расправляла складки. Случайно повернув голову, она увидела свое отражение в зеркале над камином и улыбнулась себе и своему наряду принцессы. Она нежно касалась шалей и наслаждалась их мягкостью и яркой расцветкой. Ей нравилось выглядеть так великолепно, она радовалась этому, как ребенок. В этот момент дверь отворилась, и вошел Генри Леннокс. Некоторые леди отступили назад, как будто устыдились своего женского интереса к нарядам. Миссис Шоу протянула руку вошедшему. Маргарет стояла совершенно спокойно, думая, что она, может быть, еще понадобится. Но, взглянув на мистера Леннокса, увидела на его лице выражение сочувствия, что ее очень удивило. Поскольку мистер Леннокс не смог прийти к обеду, тетя Шоу принялась расспрашивать его о брате − женихе; о сестре − подружке невесты, приезжающей по случаю свадьбы из Шотландии, и о других членах семьи Леннокса. Маргарет поняла, что больше ее услуги не понадобятся, и занялась развлечением других гостей, о которых ее тетя сразу же забыла. Вскоре Эдит вышла из гостиной, моргая и щурясь от яркого света, потряхивая слегка помятыми локонами, и в целом напоминая Спящую Красавицу, которая только что проснулась. |
