— Вам нужно бы завести пальто потеплее, — сказал он, поглядев на ее поношенный саржевый жакет.

— Мне ни чуточки не холодно. — И потом добавила: — Неужто вам тут не нравится?

— Очень нравится, — сказал Генри. Когда он бывал с ней, у него всегда становилось тепло на душе.

В конце пустынной пристани они укрылись от ветра за спасательной станцией и стали смотреть на чаек, кружившихся над водой. Перед ними расстилалось безбрежное море, ветер был пропитан солью и острой свежестью волн. Генри охватило странное чувство — ему казалось, что он может простоять здесь вечность. Наконец он прерзал молчание:

— Вы так много сделали для Дэвида.

— Это он для меня, — быстро перебила она и, помолчав, глядя в сторону, добавила: — Я ведь тоже была не ахти как счастлива, когда мы встретились.

Генри почудилось, что этим простым утверждением она доверчиво открыла ему свое сердце. Кора с самого начала понравилась ему своей сдержанностью, столь не похожей на болтливую откровенность, которую он терпеть не мог в женщинах. И в то же время он чувствовал в ней робкую жажду привязанности и желание стать своей в семье мужа — верный признак того, что жизнь обошлась с ней сурово. Позднее это подтвердилось: она рассказала ему кое-что о своем прошлом, о том, как несколько лет назад осталась сиротой, жила у тетки в Лондоне и с трудом перебивалась, меняя одну плохо оплачиваемую работу на другую. Тогда в ее тоне не чувствовалось жалости к себе. Но на этот раз казалось, что сквозь ее теперешнее счастье едва заметно, но ощутимо пробивается грусть.

— Вы были очень одиноки?

— Да. — ответила она, — это вы верно сказали.

Генри обнял ее за плечи, защищая от сильного порыва ветра.

— Забудьте об этом. Теперь вы наша. И мы не позволим, чтобы вы когда-нибудь снова почувствовали себя одинокой. Еще вчера моя жена говорила… о том, что вы с Дэвидом, должно быть, иной раз скучаете здесь. Вам все-таки следует иногда приезжать в Хедлстон — хотя бы потанцевать.

— Танцевать-то я не люблю, — сказала она и добавила, словно стараясь загладить странное впечатление от своих слов: — И Дэвид тоже… он не из таких.

— Ну, так в театр или на концерт.

Она повернулась к нему.

— Знаете, мне здесь нравится. Тишина мне нравится. Ночью в кровати… — Она вдруг покраснела, словно сказала что-то не то, однако продолжала: — Когда вокруг дома свистит ветер и слышно, как волны шумят, мне все кажется, будто я в замке, — не знаю, понятно ли я говорю. Нет, я теперь Слидон не сменяю ни на какое другое место на всей земле.

Пора было возвращаться. Когда они подошли к автомобилю, Генри услышал в мансарде звуки радиолы, и ему показалось, что это Четвертая симфония ми бемоль мажор Брукнера, которую он не любил. Однако это означало, что Дэвид ищет вдохновения, и он решил не тревожить его. Он постарался незаметно сунуть в карман жакета Коры конверт, который ежемесячно привозил им. Всякий раз он испытывал при этом страшное смущение, хотя и старался проделать это с ловкостью фокусника, избавляющегося от игральной карты, и неизменно добавлял какую-нибудь шутливую фразу — Кора и Дэвид были горды, но ведь нужно же как-то жить. Сейчас он сказал:

— Это на семена для вашего сада.

Кора, однако, не улыбнулась. На ее худощавом, чуть скуластом лице было странное выражение. Темно-карие глаза увлажнились от ветра, черная прядь упала на лоб.

— Вы так добры к нам, особенно ко мне. Я это так чувствую… так… — Она не смогла продолжать. Неожиданно она подошла к нему вплотную и на мгновение неловко прижала мягкие губы к его холодной щеке.