Жена отвела взгляд.

Геннадий торопливо полез в нагрудный карман джинсовой куртки, вытащил деньги, полученные от отца, – сто долларов (пятьдесят пока придержал).

– Возьми.

– Что это? – удивилась жена. – Доллары? – И тут же ухмыльнулась. – Взятки стал брать?

– Ага, взятки… Кто бы дал! Отец что-то комбинирует по своему писательскому делу; вот, подкинул немного. Я сам не стал менять в обменнике, не стал «светиться».

Забрав сотенную купюру, жена закатила глаза:

– Боже, он боится светиться! Великие деньги побоялся обменять – сто долларов! Геннадий Егоров – великий коррупционер…

– Ира, мне не нравятся такие шутки.

– А мне не нравится, что ты все время на службе, а я одна… – взъярилась вдруг жена. А их двое! Я уже не в состоянии сдерживать… Ты отец или приходящий дядя?

Геннадий понял, что его подозрения обоснованны – дома что-то случилось, опять Машка из-за своего кучерявого урода матери нервы мотала! Господи, почему у всех все нормально, и только в их семье вечные разборки и скандалы?

– Что опять? Скажи! Объясни путно. – Он снял джинсовую куртку, повесил на вешалку, стянул туфли и снова обратил взгляд на жену: – Говори! Что молчишь?

В это время дверь спальни дочерей приоткрылась, и послышался какой-то шумный говор. Гости!

В прихожую вышли три высоких худых парня лет шестнадцати, все в черном, крашеные длинные волосы, сережки в ушах, на цепях замысловатые каббалистические амулеты. И с ними – дочь Наташка, такая же раскрашенная, словно ведьма из фильма ужасов, в таких же побрякушках.

«Господи!» – екнуло в душе у Геннадия.

– Здравствуйте, дядя Гена, – поздоровались парни, оттесняя Геннадия от входной двери, – стали надевать обувь.

Давая место гостям, Геннадий ошалело спросил у дочери:

– Наташа, что это?

– Она теперь гот! – всплеснула руками жена.

– Гот? – продолжал обалдевать Геннадий, глядя на разукрашенную Наташку и ее долговязых друзей. – Это были такие племена в эпоху Римской империи…

– Это молодежная субкультура, отец! – звонким голосом заявила Наташка.

– Что за культура? Панки? – После потрясения от нового образа младшей дочери, Геннадия резануло грубоватое обращение «отец». «Отец» – так говорят парни, а девчонки обращаются ласково «папа».

Парни снисходительно засмеялись и пояснили:

– Панки – это панки. Это было во времена вашей молодости. А мы – готы. До свидания, Геннадий Андреевич!

– Пока! – махнула рукой Наташка, выходя вслед за дружками из квартиры.

– Ты куда?! – возмутился Геннадий.

– Гулять! – в ответ возмутилась Наташка и с силой захлопнула входную дверь.

– Это че было? – посмотрел на жену Геннадий.

– Вот, вот, из-за своей «работы» ты дочерей совсем прозеваешь. – Она пошла на кухню, всем своим видом давая понять Геннадию, что он очень виноват перед семьей.

Геннадий пожал плечами – он-то при чем? Они бесятся, а он виноват? Господи, теперь эта – гот… Нет, он думал, что завихрения в мозгах Наташки начнутся попозже, через год-полтора, но, видимо, прогресс убыстряет развитие детей.

Сердце защемило. Ему что теперь, на сто частей разорваться?! Захотелось курить, и Геннадий вышел на балкон.

День был солнечный, но не жаркий. Небольшой дворик, образованный их панельной многоэтажкой, соседней трехэтажной гостиницей из серого кирпича и неровной полосой старых кладовых и гаражей, нежился в уютной, благостной неге.