– Да. Люди Стерляди. По счастью, товарищ Фрайманн был рядом.

– Очередная неудача…

Николас промолчал.

– Товарищи, нас припёрли к стенке, – сообщил Кейнс, озирая их красными от недосыпа глазами. – Либо мы берём Стерлядь, либо сдаём ему что-то очень важное. И оба варианта никуда не годятся.

«Нужно посоветоваться с Доктором», – чуть не сказал Николас; говорить этого было ни в коем случае нельзя, этим он расписался бы в профнепригодности. И он сказал:

– Стерлядь должен отчитаться хозяевам об успехах. Успехи могут быть разные. Не только взять под контроль стратегически важную сферу, но и завербовать нужного человека. Я готов.

– Рискуешь.

– Рискую, товарищ Кейнс.

– Вот так и должен поступать настоящий слуга народа, – философски сказал тот, не открывая глаз. – В опасный час вызывать огонь на себя… Одобряю.

По улице, чеканя шаг, маршировали части Народной Армии. Шли красиво, горланили песню – что-то про тяжёлые ботинки и не жди, девчонка… «Господи, на что я подписался, – думал Николас, – я свихнусь. Мало мне того, что уже есть. Всё слишком запутано. Начальник Управления внутренней безопасности Лев Шукалевич – шпион. Один из лидеров подполья, либеральный демократ Макс Зондер – Доктор, первый заместитель товарища Кейнса и его лучший друг. Начальник Управления соцобеспечения Николас Реннард – настоящий руководитель контрразведки. Эрвин Фрайманн, Чёрный Кулак революции…»

Фрайманн окинул народоармейцев критическим взглядом и явно остался доволен: не Отдельный батальон, конечно, но тоже неплохо.

«Пять лет прошло, – подумал Николас. – Солдаты, настоящие солдаты, а пять лет назад были работяги и фермеры, безумная отчаявшаяся толпа, орда орущих, пьяных от агрессии, потерявших человеческий облик…» В древности, на Земле, бунтовали из-за голода. Это давно забыто. Те, кто пять лет назад вышел на улицы Плутоний-Сити, знали, что на их век хватит и хлеба, и электричества. Хватит ровно настолько, чтобы весь век проработать, не поднимая глаз, выплачивать и выплачивать неподъёмный долг, а ложась в могилу, передать его по наследству детям и внукам. Морелли сказал:

«Ни у одного мира, угодившего к Неккену в долговую кабалу, нет ни малейшей надежды расплатиться. Приходят улыбчивые, ласковые люди в дорогих костюмах, манят хорошей жизнью и аккуратно, в полном соответствии с законом превращают свободных в рабов».

Но те, кто был по-настоящему свободен, не стерпели.

Николас прикрыл глаза. Под веками, во тьме, мелькнуло: высокое крыльцо заводоуправления, толпа на площади перед ним – дикие, выкаченные глаза людей, – и директор завода, Эшли Кейнс, говорит негромко и внятно, так, что его слышат даже дальние ряды: товарищи, нас продали. Товарищи, отстоим свободу.

И ещё голоконференция в Доме Правительства: зал совещаний становится вдесятеро больше, чем есть, и в окно отбойным молотком лупит чужой свет, и само это окно – не привычное в пластиковой раме с зелёными шторами окно на площадь, а сплошное броневое стекло. А за стеклом – непомерно яркая звезда Сердца Тысяч. А перед стеклом – три человека, три директора Трансгалактической Корпорации «Неккен» («Неккен: космос доступен!»), и на товарища Кейнса в упор смотрит Акена Тикуан, гендиректор, самый могущественный человек в Сверхскоплении.

«У Неккена – директора, – подумал Николас, – у Ман-ты – председатели, а у нас, стало быть – начальники управлений… Неккен воюет с Мантой, много десятилетий воюет, это Великая Холодная война. Мы как мыши-полёвки, попавшие под орбитальный обстрел.