Шум нарастал. Но сатана поднял руку и в почтительно наступившем безмолвии объявил, что решил отблагодарить представителя третьего рейха.

- По своей редкой бесчеловечности он достоин занять место среди демонов,сказал Гроссмейстер.- Но его физическая природа, к сожалению, затвердела в несвойственном ему человеческом виде. Я исправлю это упущение.

Я пожал плечами: пустое бахвальство или Гроссмейстер в самом деле настолько всемогущ? Я посмотрел на боковой экран - на изгнанников, толпившихся в каком-то храме. Подобно мне, многие из них сомневались. Но многие верили своему владыке и спорили лишь о том, в кого превратится директор ЦДП - в Кощея Бессмертного или в вампира?

- В дракона,- уверенно заявил мой Крепыш.

Я с ним почти согласился, взглянув на Ганса Ойстермана - грузного, с массивной крепкой челюстью и мутными глазами. Чем не дракон?

Сатана поднял скипетр над головой Ганса, и тот съежился. Однако не молнии обрушились на гестаповца, его окутало тихое и ласковое сияние. Грубое лицо Ганса заколыхалось, словно отраженное в воде. Оно становилось одухотворенным, яснели свинцовые глаза; осанка приобретала неуловимую легкость и воздушность. Секунду спустя к величайшему изумлению изгнанников, в том числе и моему, штандартенфюрер СС стал... ангелом! Нежноликим, сверкающим непорочной белизной ангелом!

Приближенные сатаны вскрикнули от восторга и захлопали в ладоши, зашелестели крыльями ангелы, а гулкие своды храма (на боковом экране) огласились ревом, воплями "Ура!". Вместе со всеми я аплодировал, хохотал (на меня напал вдруг неудержимый хохот) и кричал:

- Браво! Остроумно!

При этом изо всех сил, сцепив зубы, старался сохранить свое "я" и смотреть на все со стороны. "Черта с два, сегодня не поддамся",- твердо решил я. Но вот под купол храма на метле взлетела ведьма, потом другая. К ним присоединились черти, вонючие гарпии. И свистящей вьюгой закружилась, завертелась нечистая сила. Гам, вой, удесятеренный эхом, нарастал, набухал до необоримого безумия... Не заметил, как сатанинский хоровод вихрем подхватил меня, и мое "я" рассеялось в нем без остатка. Я аплодировал с упоением, хлопал в ладоши до сладкого умопомрачения, до потери сознания. Неужто я опять выл и визжал? Не помню.

Ночью я уснул не скоро. Ворочаясь с боку на бок, пытался понять: ну хорошо, шабаши привычны для нечистой силы, уж так она запрограммирована литературной и фольклорной традицией. Но причем тут люди? Неужели никто из исторических персонажей не может устоять?

- Никто,- заверил меня утром Алкаш.- Был когда-то давно один исторический тип. Вот он мог устоять. Его признали психически ненормальным и сожгли.

Кстати, в тот же день Алкаш получил медаль и тем самым подтвердил свое право на жизнь. Он наконец-то преодолел свой страх перед лесной "нечистой силой", перед безобидными, в сущности, русалками и водяными. Алкаш проник в лес и, проявив незаурядную храбрость, притащил, буквально приволок оглушенного штурмбанфюрера - оказался тот слишком буйным и драчливым. Потому-то, как видно, он был сразу с двумя железными крестами.

С Памятью что-то случилось. Все зло, переполнявшее ее исторические недра, она несколько дней подряд выплескивала не в виде драконов или ведьм, а в образах реально живших людей. И почему-то это были непременно штурмбанфюреры. Клапан какой-то для них приоткрылся, что ли?

У многих штурмбанфюреров были железные кресты. Теперь почти каждый вечер сатанинские вакханалии проходили торжественно и шумно - Гроссмейстер получал награды.

Для всех гестаповцев находилось привычное для них дело. За городом строился концлагерь, многие церкви, храмы, синагоги переоборудовались под филиалы ЦДП. Какой-то штурмбанфюрер предложил: когда в соборе Парижской богоматери и в других храмах-филиалах начинались пытки (а начинались они с утра), на их башнях должны звонить колокола.

- Остроумно! - одобрил Мурлыкин, довольно жмурясь и потирая руки.