– Слушай, а может, эти сенты не такие уж и страшные? Может, это просто перегибы на местах? – Я схватился за очевидную мысль. – Ну, дали власть этим, полицаям. А они и рады стараться.

Тут Саша сказал нечто такое, что я никак не ожидал от него услышать.

– Вспомни прошлую войну. Вся вина на фашистах. Они звери были. Но самые страшные зверства были сделаны не их руками. Всегда найдется тот, кто будет зверствовать больше зверя-хозяина. Он будет зверствовать ради собственных животных желаний с руками, развязанными его зверским хозяином. И потом скажет – я выполнял приказ, и у меня не было выбора. Или там – я специально с этими связался, чтобы свою страну защищать от тех. Оправданий можно много придумать.

Что-то часто я слышу о выборе в последнее время. Но мне-то как раз и не из чего выбирать.

А утром было опять тревожно. Я не хотел сидеть дома, вот так, как какая-то мышь под веником. Сходить, что ли в университет? Понятно, что вряд ли кто-то там появляется на занятиях, но может встречу приятелей.

Ничего интересного в университете я не узнал. И никого из знакомых не встретил. Возле запертых входных дверей скучал полицай. Ему, видать, наосточертело ходить туда-сюда и он устроился рядом на лавочке. Интересно, эти сентаиры от всех требуют порядка и строгости, а вон гляди – полицай, как все полицаи – из наших, а ему позволено не по уставу сидеть. Или может, у них устав такой? Вообще, я не очень в этих уставах разбирался, несмотря на два года военки в универе. Чушь собачья.

– Извините, – вежливо спросил я, – вы случайно не знаете, кто-нибудь из администрации будет сегодня?

– Нет, все закрыто на реструктуризацию, – вяло ответил полицай. – Иди домой.

Домой так домой.

Я шел, ловя себя на мысли, что бреду также вяло, как и все остальные прохожие на улице. Казалось, после того, как запретили транспортные средства, на улицах не стало больше пешеходов. Даже меньше. Все куда-то одинаково угрюмо бредут. Тащат какие-то тележки с барахлом и едой. Вон сосед говорил, что, несмотря на переходный период, практически исчезла преступность. Да, знаем, как она исчезла. В прямом смысле слова. Говорят, что за переход улицы в неположенном месте – казнили. Порядок есть порядок. И разговор у этих короткий и однозначный. Хорошо, я живу недалеко от университета. Дошел домой за полчаса. Есть охота, а у меня осталось немножко гречки, и масло есть подсолнечное. Почему мне гречка раньше не нравилась? А дома ждал сюрприз. У подъезда стояли два полицая с автоматами наперевес. Я заметил, что им уже автоматы стали доверять. Напротив полицаев на тротуаре перед парадным стояла кучка жильцов. Министр-сосед размахивал руками и что-то объяснял остальным. Я не стал его слушать, а подергал за рукав Вовку – приятеля с пятого этажа. Он стоял рядом со своим старшим братом Алексом и хмурился.

– Вов, тут что случилось? Почему не пускают?

– Вот, приехал патруль полицейский и всех выгнал. Говорят, дом отдается под нужды властей. А Саламович вон говорит, что это какая-то ошибка и требует, чтобы представители командования приехали.

– А те что? – я все-таки надеялся, что ничего плохого не произойдет.

– Сказали подождать пять минут. Вот уже полчаса ждем.

И вправду, скоро приехал транспортер сентаиров. Остановившись у тротуара, он просветлил свой купол. Внутри было пару полицаев и начальник. Из этих, не наших. Я подумал, что впервые вижу сента так близко. Да и вообще, впервые. Телевизор не в счет. Полицай у двери прижал рукой наушник рации, чтобы не мешал галдеж Саламовича. Потом громко сказал:

– Так, всем пройти во двор.