За нами по прежнему неотступно летят две осы-бембексы в надежде добыть слепней, и мне жалко их, неудачников. Легко перелетают через Калканы желтый махаон, бабочка-белянка, какой-то большой и стремительный жук. Светлая, как песок, почти белая, оса летает над поверхностью горы и что-то ищет. Скачет маленькая кобылочка-песчаночка, но, завидев нас, закапывается, выглядывая наружу только одной головой и спинкой. Откуда-то снизу прилетает черная, как смоль, большая муха и пытается назойливо усесться на брови. Она заметила сверкающие капельки пота и, страдая от жажды, намерена их выпить. Как ей не жарко в такой темной одежде!

А солнце уже высоко поднялось над Калканами, и синяя дымка испарений затянула далекие горы. С каждой минутой горячей песок. Уже нельзя идти по самому гребню, так как на солнечной стороне он жжет ступни ног.

Вот и главная вершина. Пора начинать спуск. Мы садимся и катимся вниз вместе с лавиной поющего песка. Гора начинает реветь и содрогаться мелкой дрожью. Мне с киноаппаратом нельзя присоединиться ко всем из-за боязни засорить механизм песком. Песок обжигает ноги, он нестерпимо горяч, а ботинки мои уже внизу у товарища. Несколько минут мучительных прыжков под аккомпанемент ревущей горы, и я с облегчением падаю в спасительную тень кустика саксаула. Здесь уже лежит наша Зорька. Ей тоже досталось.

А внизу царит тишина и покой. Пустыня полыхает жаром. Во рту сухо. Хочется пить. Скорее бы забраться в тень. По-прежнему крутятся осы-бембексы, продолжают путешествие с нами. Наконец, одна счастливая схватила слепня, упала на мгновение с ним и, быстро поднявшись, взмыла в воздух. От куста к кусту перелетают какие-то странные черно-белые бабочки, не спеша и деловито порхают муравьиные львы, носятся черные мухи, подобно молнии мелькают необыкновенно быстрые, желтые, как песок, муравьи-бегунки. Появилась на мгновение и скрылась в кустах джузгуна змея-стрелка. По горячему песку не спеша вышагивает гусеница пяденицы, а на полыни греется на неумолимо жарком солнце жук-нарывник.

Скорее бы к машине! Путь к ней кажется бесконечно долгим. Собака, падая под кустик, присматривается к очередному кусочку тени и, отдохнув, стремительно мчится к нему.

Еще несколько десятков минут пути — и мы под растянутым тентом, жадно пьем воду, молчим, вспоминаем поход на Поющую гору и посматриваем на ее вершину, похожую на раскаленный добела металл.

Еще жарче и суше воздух и ослепительней солнце.

Чтобы сократить тяготы знойного дня пустыни, я ищу какую-нибудь работу и сажусь писать. Как долог этот сверкающий день!

Жучиные часы

Надоел нудный звон комаров. Нет, уж лучше выбраться из тугаев, пойти на высокие барханы и там привести в порядок записи и коллекции.

Чудесна весенняя песчаная пустыня! На светло-зеленой песчаной акации конолии темнеют фиолетовые, почти черные цветы. Зеленый джузгун разукрасился киноварно-красными и лимонно-желтыми вычурными плодами. Синеют астрагалы, желтые заразихи издали светятся яркими пятнами. Солнце склоняется к горизонту, ветер затих, застыли барханы.

Из-под куста тамариска выползает большая чернотелка с мохнатыми ногами, хватает листочек, грызет его, бросает, находит другой. Моей собаке Зорьке скучно лежать у ног хозяина. Вытянулась стрункой, потянулась за жуком, прикоснулась к нему влажным носом, отпрянула назад, затрясла головой: жук, видимо, плохо пахнет, вонючий.