Давно уже необходимо произвести вылазку на наружную обшивку «Пиона». В районе кормовых дюз приборы корабля несколько раз фиксировали непонятное свечение. Вылазку сможет сделать Энквен. Надо будет только его подробно проинструктировать. Как попадут на Землю данные о гравитации, накопленные на «Пионе»? Об этом капитан предпочитал не задумываться. Путь домой измерялся не только расстоянием от Тритона до родного Солнца. Нет! Между «Пионом» и материнским светилом, преграждая путь на Голубую, возвышалась невидимая, непроницаемая стена.

Это было царство чудовищной гравитации. Силами тяготения диктовалось все. В подобных условиях малейшая навигационная ошибка могла оказаться последней. «Пион», без устали нанизывающий витки вокруг Тритона, напоминал эквилибриста, который идет по туго натянутому канату.

Настало время намеченной Икаровым вылазки. Стоя перед штурманским экраном, капитан наблюдал, как белковые роботы проверяли приборы, противорадиационную защиту. В помощь Энквену он решил дать еще двоих.

Наблюдая за последними приготовлениями роботов в шлюзовой камере, Икаров вдруг почувствовал непреодолимое желание присоединиться к ним.

Астронавтам знакомо подобное чувство. Оно может внезапно поразить человека, долгие годы находящегося в ограниченном пространстве космического корабля. Человек испытывает тягу — вырваться из корабля во что бы то ни стало. Тщетно разум убеждает, что там, снаружи, ничего нет, кроме черной бездны, скупо усеянной острыми точками звезд. Чувство необъяснимой тоски гонит человека прочь из корабля, туда, в пространство, не ограниченное стенами. История космоплавания знает случаи, когда вспышки пространственной болезни кончались трагически.

Икаров отчетливо представлял себе, что там, за нейтритовым люком, ничего не увидит. Ни звезд, ни Солнца. Незримая стена не пропускает ни единого луча. Обзорный экран все время показывает одно и то же: искривленные гравитацией линии «Пиона», погруженного в тушь, да капризно изогнутые плоскости корабельной обшивки, которые время от времени по непонятной причине начинают светиться.

Выйти! Выйти хотя бы на несколько минут, покинуть изломанные стены корабельных отсеков.

Снаружи капитана встретила абсолютная тьма. Никакая ночь на Земле не могла сравниться с ней. Там, какое ни будь новолуние, мерцают звезды, льется слабый зодиакальный свет.

Здесь ничего подобного не наблюдалось. Икаров называл Тритон Черным солнцем. Это была невидимая звезда.

Четыре фигуры — три высокие и одна пониже, коренастая и чуть сутуловатая, — осторожно перемещались по покатым плоскостям обшивки.

Пройдя с полкилометра, капитан сел в манипулятор, все время шагавший рядом. Участок обшивки впереди стал наливаться призрачным светом. От него побежали многоцветные волны, захватывая все новые куски поверхности.

Икаров, прижав поплотнее клеммы к вискам, мысленно отдал приказ, и замешкавшийся манипулятор прыгнул вслед за тремя белковыми, которые продолжали шагать в сторону наиболее ярко светящегося участка. Казалось, кто-то набросил на одну из полусфер «Пиона» огромный вспыхнувший ковер. Голубые языки перечеркивали ковер из конца в конец.

Ловко переступая магнитными щупальцами, манипулятор обогнал Энквена и остальных роботов, которые замедлили шаг, и приблизился к границе светящегося ковра.

— Стой! — скомандовал мысленно капитан.

Роботы остановились позади манипулятора. Все четверо молча наблюдали, как с незримых ворсинок ковра соскальзывают голубые искры, тотчас беззвучно растворяясь в вечной ночи Тритона. Внезапно ковер прошили извилистые алые струйки.

— Такой высокой яркости обшивки приборы еще не регистрировали, — раздался в наушниках капитана голос Энквена.