– Ушел! – кричал Прохоров. – Прямо из-под носа с балкона спустился.

– Ты, твою мать, – незлобиво сказал Спартак Иванович, – что-нибудь по-человечески сделать можешь? Я тебе нечеловеческие деньги плачу. Больше, чем директор завода, получаешь.

– Там такси во дворе ждало, но мои ребята за ним по пятам идут.

– Продолжай поиски и без живого агента не возвращайся. Пристрелишь его – самого порешу.

– Понял, – сказал Прохоров, сопя так сильно, словно у него на плечах сидел Сиверов и коленями сжимал шею.

– Как там Лия?

– Испугана, гад ей пистолетом угрожал. Ленский, прикрыв трубку ладонью, хихикнул.

– Все, иду по следу, конец связи, – по-военному доложил Прохоров.

Ленский бросил трубку на широкую кровать.

– Ты что, в самом деле Лию пистолетом пугал?

– Она, как и вы, человек неглупый, мы обо всем Договорились, она позвонила вам через два часа после моего ухода.

– Кофе она вас угостила?

– Непременно, кофе она хороший варит.

– Отвратный, – сообщил Ленский.

– На вкус и цвет товарищей нет.

Ленский слушал Глеба внимательно, не особо вникая в детали. Он был человеком деловым, схватывал все на лету и придерживался лишь основного направления.

– Вы правы, – наконец пришлось признать ему, – Кривошеев жив, и я не удивлюсь, если Юшкевич сообщит мне завтра, что я арестован, потому что миллионов двадцать может не дойти до государственной казны, и самое гнусное, что ни вы, ни я ничего не сможем доказать. И еще скверно то, что перед арестом мне придется выложить эти самые двадцать миллионов, украденные Кривошеевым. Как говорят на зоне, веером растопырив пальцы: “За мои же сухари и я же пидар”.

Глеб рассмеялся, этой тюремной шутки он не знал, но она пришлась как нельзя к месту.

– Если мы не найдем Кривошеева, то за ваши сухари вас же и опустят.

– Сплюнь, – сказал Ленский. – Надеюсь, ничего, что я перешел на ты?

– Оно, может, и ничего, я могу исчезнуть в любой момент, а ты, Спартак Иванович, – человек видный, даже на Гибралтаре не спрячешься.

– Все деньги.., все они проклятые. Не поверишь, но все самые большие неприятности, случавшиеся со мной, были именно из-за денег, а самые счастливые годы я провел в должности завлаба. И водка по три шестьдесят две была вкусной, и килька в банках – куда вкуснее осетрины с семгой. Что ты посоветуешь сделать?

– Самый дельный совет, который я могу дать, – это оставить меня в покое, и генерала Потапчука тоже, – сказал Глеб. – Не тратьте попусту время и силы.

– Я человек немстительный, хотя неприятностей из-за тебя у меня уже полные карманы.

– Не из-за меня, – уточнил Глеб, – из-за денег.

Ленский подался вперед:

– Согласен, послушай, переходи работать ко мне. Хочешь, начальником охраны вместо Прохорова поставлю?

– Спартак Иванович, ты столько заплатить не сможешь.

И двое мужчин рассмеялись, каждый понял иронию другого.

– Хорошо тебе, – Ленский сглотнул слюну, – заляжешь на дно, а мне пропадать.

– Ты можешь что угодно рассказывать, – произнес Сиверов, – но судьба Кривошеева тебя мало волнует. Тебе самому выплыть надо.

Спартак Иванович с охотой согласился.

– К альтруистам и филантропам я не отношусь. Мне действительно надо свою шкуру спасать.