Он разжал пальцы и втоптал в землю маленький кусочек оплавленного диска, а потом сделал то, чего так боятся все компьютерщики: отформатировал жесткий диск, уничтожив на нем всю информацию. Теперь ноутбук представлял собой абсолютно бесполезную вещь.

Кривошеев закрыл компьютер, трубку телефона сунул в карман плаща и медленно направился к покрытому ряской пруду. Он прошел по гулкому мостику, с которого дети и беременные женщины любили кормить уток, постоял, посмотрел на воду, затем, широко размахнувшись, забросил ноутбук почти на самую середину пруда. Он упал плашмя, всплеснув, как огромный карп.

Кривошеев дождался, пока успокоится вода, пока сомкнется ряска, и криво усмехнулся.

– Почти все, – пробормотал он. – Осталось еще одно дело. Не великое дело, но важное. Последняя точка.

Он неторопливо, глядя на воду, навернул короткий глушитель на ствол пистолета, проверил обойму и передернул затвор. “Извини, Витя, но так надо. Ты сказал, что мы квиты, и я тебе ничего не должен”.

Он опустил руку с пистолетом в глубокий карман плаща и быстро зашагал по липовой аллее к троллейбусной остановке.

Сегодняшняя игра не задалась, и Кудрин возвращался домой рано, хотя и надеялся провести на теплоходе “Александр Блок”, где располагалось казино, половину ночи. Он въехал на новой “Мазде” во двор, чертыхнулся, увидев, сколько машин собралось под окнами, благо бы только соседские, но появились и чужие. То ли в соседнем дворе места не хватило, то ли гости к кому-то приехали. Наконец он отыскал свободное узкое место, ловко зарулил в него и с трудом выбрался из автомобиля: дверца открывалась лишь до половины.

Новой машиной Кудрин дорожил. И не только из-за того, что много отдал за нее, “Машина – это инструмент, – любил говорить Кудрин, – при помощи которого я зарабатываю деньги. А любой инструмент требует к себе уважения”.

Он закрепил на руле противоугонное устройство, похожее на лакированное топорище, захлопнул дверцу и при помощи пультика включил сигнализацию. Ему весело подмигнул красный огонек на приборной панели. В отличие от многих соседей, Кудрин аккумулятор с собой не забирал. “Дураки, – рассуждал он, бредя к подъезду. – Захочет угонщик угнать машину – принесет аккумулятор с собой. Если машина запала кому-то в душу, даже колеса открути, к утру ее не найдешь”.

Автомобилей у Кудрина перебывало множество. Он даже со счета сбился, не помнил, последняя – это двенадцатая или одиннадцатая. И ни на одну из них воры не покушались. То ли видели хозяина и понимали, что лучше с ним не связываться – мужик до трех считать не станет, то ли во дворе тачки покруче попадались. Даже приемники из его машин не похищали.

"Кривошеев, Кривошеев, – подумал Кудрин, – интересно, где ты – на небе или в аду? За мученическую смерть тебе по справедливости положено царство небесное, а за то, что по неосторожности еще двоих с собой уволок, в аду бы тебе гореть. Это ж надо – так неосторожно обращаться с миной! Не профессионал ты, дилетант чертов! Ты проводки знаешь, схемы, деньги считать умеешь, а человека убить тебе не дано. К этому особый талант иметь надо. Он либо есть, либо нет. Этому не научишься”.

Кудрин набрал код на железной входной двери подъезда и вдруг почувствовал, что кто-то стоит у него за спиной. Может быть, показалось? Он всегда чувствовал приближение чужого. Даже будучи пьяным, он реагировал прежде, чем человек приблизится к нему.

– Не оборачивайся, – услышал он тихий спокойный голос. – Заходи в подъезд и не пробуй играть с дверью. Со мной этот номер не пройдет.

– Понял, – коротко ответил Кудрин и подумал: “Если человек сумел ко мне подкрасться незаметно, значит, выучка у него не хуже, чем у меня.