— Мой план не без недостатков, сэр, — заметил Дживз.

* * *

В течение нескольких недель я не имел от Бинго никаких известий и решил, что добрые дела оказались ему не по зубам и он, грубо говоря, сошёл с дистанции. Однажды вечером, накануне Рождества, я сильно припозднился, задержавшись на танцах в «Посольстве». Признаться, я валился с ног, так как не присел ни на секунду, выделывая всякие па с обеда до двух часов ночи, и мечтал только об одном: как можно скорее добраться до постели. Представьте себе моё негодование и прочие мои чувства, когда, очутившись в спальне и включив свет, я увидел вместо подушки мерзкие черты лица малыша Бинго. Придурок появился невесть откуда и спал на моей кровати сном младенца с блаженной улыбкой на физиономии.

Это уж было слишком, знаете ли! Мы, Вустеры, целиком за средневековое гостеприимство, и всё такое, но когда дело доходит до того, что всякие типы крадут твою постель, это определённо переходит границы допустимого. Я швырнул в него ботинком, и Бинго подскочил как ужаленный и уселся на кровати.

— В чём дело, в чём дело? — пробормотал он.

— Какого ладана ты делаешь в моей постели?

— А, это ты, Берти. Привет. Уже пришёл?

— Да, пришёл. Что ты делаешь в моей постели?

— Я приехал в город на один день.

— Да, но что ты делаешь в моей постели?

— Прах побери, Берти, — сердито заявил Бинго, — что тебе далась твоя дурацкая постель? В комнате для гостей тоже постелено. Я своими глазами видел, как Дживз стелил там кровать. Должно быть, он стелил её для меня, но, зная, какой ты радушный хозяин, я решил переночевать здесь. Послушай, Берти, старина, — с чувством произнёс он, видимо, решив больше не обсуждать постельную тему, — передо мной забрезжил свет.

— Ничего удивительного, сейчас начало четвёртого.

— Я говорю в переносном смысле, осёл. В душе моей зажёгся луч надежды. Я имею в виду Мэри Берджесс, сам понимаешь. Присаживайся, и я всё тебе объясню.

— И не подумаю. Я хочу спать.

— Должен тебе сказать, — тут Бинго облокотился о подушки и закурил сигарету из моего любимого портсигара, лежавшего на ночном столике, — что я не могу вновь не восхититься добрым, старым Дживзом. Современный Соломон. Я был в полном отчаянии, когда обратился к нему за советом, но он додумался до такого, что мои дела — предупреждаю, что вновь говорю в переносном смысле, — пошли как по маслу. Может, он докладывал тебе, что порекомендовал мне отвоевать утраченные позиции, занявшись добрыми делами? Берти, старина, — сказал малыш Бинго с надрывом в голосе, — за последние две недели я столько ухаживал за больными, что если б у меня сейчас заболел родной брат и ты привёл бы меня к нему, клянусь, я размозжил бы ему голову кирпичом. Однако, хоть я и чувствую себя вывернутым наизнанку, план Дживза сработал на все сто. Она заметно смягчилась уже через неделю. Мы стали раскланиваться, встречаясь на улице, ну, и всё такое. Несколько дней назад она мне улыбнулась — лёгкой, божественной улыбкой, знаешь ли, — когда я случайно столкнулся с ней у дома священника. А вчера… кстати, ты помнишь этого викария, Уингхэма? Парня с длинным носом?

— Конечно, помню. Твой соперник.

— Соперник? — Бинго поднял брови. — Ах да. Наверное, когда-то его можно было так назвать, хоть подобное утверждение и кажется мне притянутым за уши.

— Правда? — спросил я, несколько обозлённый его отвратительным притворством. — В таком случае разреши тебе сообщить, что совсем недавно в «Корове и лошадях» в Твинге, а также во всех деревнях, включая Нижний Бингли, викарий шёл семь к одному, но желающих поставить на тебя не нашлось.