Раскручивая и закручивая большим пальцем разводной ключ, Эл молча смотрел на него. По его виду непохоже было, чтобы это известие слишком много для него значило, но старик не был этим одурачен. Черные брови не шевельнулись. Рот тоже не искривился. Оно не пробивалось наружу, то чувство, что он испытывал. Глаза за очками блестели, устремленные прямо на него. Казалось, он улыбается.

— Ты что, хочешь, чтобы я крякнулся под какой-нибудь машиной? — спросил Джим.

— Нет, — сказал Эл спустя какое-то время. Он по-прежнему поигрывал разводным ключом.

— На твоей стоянке это никак не отразится, — сказал Джим. — У тебя же есть договор об аренде. По-моему, он продлится до апреля. — Он знал, что договор действителен до апреля. Пять месяцев. — Какого черта ему его не возобновить? Скорее всего, он его возобновит.

— Может, она ему нужна, — сказал Эл.

— Когда он сюда приезжал, — сказал Джим, — то не выказал к ней никакого интереса.

— Он не собирается превратить мастерскую во что-нибудь еще?

— Во что же такое можно превратить мастерскую?

Но Джим ничего не знал, он не хотел этого выяснять, потому что плевать ему было на любого другого, кто будет владеть его мастерской, — его не заботило, что Эпштейн сделает с помещением: сожжет дотла, или облицует золотыми плитами, или превратит его в кинотеатр или ресторан для автомобилистов. А потом он подумал: возможно, тот захочет-таки устроить здесь такой кинотеатр. И сможет использовать стоянку для парковки посетителей. Ну что ж, прощай, «Распродажа машин Эла», как только истечет срок аренды. Но он сможет перегнать свои машины куда-нибудь еще. Сойдет любой свободный участок, где угодно в Окленде. Лишь бы находился на какой-нибудь деловой улице.

Позже он сидел за столом у себя в конторке. Через пыльное окно вливался солнечный свет, согревая или освещая конторку, единственное сухое место во всем помещении мастерской, заваленное счетами-фактурами, руководствами по ремонту, календарями с голыми девицами, рекламирующими высококачественные подшипники и листовой металл из Эмеривилля, штат Калифорния. Он делал вид, что сверяется со схемой точек смазки «Фольксвагена».

Я получил тридцать пять тысяч долларов, думал он, и убиваю свое время, беспокоясь из-за парня, арендующего стоянку, являющуюся частью этого хозяйства, который, возможно, пострадает не по моей вине. Вот что способны сотворить с вами люди — они могут заставить вас чувствовать себя мерзко, когда вам следует чувствовать себя хорошо. Черт бы побрал этого Эла, думал Джим.

Все они завидуют удачливому человеку, думал он. Чем Эл может похвастаться, отработав уже, похоже, лет десять? В его годы я уже владел всем этим. А он — всего лишь арендатор. И всегда им останется.

Я не могу себе позволить беспокоиться из-за этого, решил он, у меня и без того немало поводов для тревоги, мне надо беспокоиться о самом себе, о своей физической форме.

Это — в первую очередь.

Каким же расточительством было все это! Вся эта работа. Ревностный ремонт чужих машин… Он мог бы продать свое дело в любое время и получить те же деньги. А может, и большие, потому что сейчас ему нельзя выжидать. А удержать в тайне причину этой своей продажи он не сумел. Ему бы помалкивать, покрепче держать язык за зубами. А он вместо этого расхаживал там и сям, пытаясь оправдаться перед определенными людьми, которые, он знал, сделают все, что в их силах, чтобы заставить его почувствовать себя виноватым. Как они и поступают. Взять хотя бы вот сейчас.

Все эти годы, думал он. И прежде, когда он пытался заниматься чем-то другим. Научился ли он чему-нибудь? Отец хотел, чтобы он стал фармацевтом. У его отца была аптека в Уичите, штат Канзас.