Она была очень довольна собой и Айшой, которая шепотом рассказала ей о тайных местах для подслушивания, так что, когда она в гневе покинула комнату и оставила Хакима и Эрикки наедине, она поспешила туда, где смогла слышать все, что они говорили. О, Эрикки, я смертельно боялась, что вы с Хакимом не поверите, что я действительно нарушу свою клятву, и так переживала, что подсказки, которые я раскладывала перед тобой весь вечер, не сложатся для тебя в твой идеальный план. Но ты оказался на шаг впереди меня – ты даже подготовил вертолет. О, какой ты умный, какая я умная, какие умные мы оба. Я даже позаботилась о том, чтобы ты захватил мою сумочку и мешочек с украшениями, отнятыми у Наджуд, которые я выклянчила у Хакима, и поэтому мы теперь не только в безопасности, но и богаты, если только нам удастся выбраться из этой забытой Богом страны.

– Бог покинул ее, моя милая, – сказал ей Росс, когда она в последний раз видела его в Тегеране, прямо перед тем, как он ее оставил – она не могла вынести мысли о том, чтобы расстаться с ним не попрощавшись, поэтому пошла к Талботу, чтобы справиться о нем, а потом, через несколько часов, он постучал в ее дверь; в квартире не было никого, кроме них двоих. – Будет лучше всего, если ты уедешь отсюда, Азадэ. Твой любимый Иран снова стал печальным и покинутым. Эта революция ничем не отличается от всех остальных: новая тирания приходит на смену старой. Ваши новые правители насадят свой закон, свой вариант Божьего закона, так же как шах насаждал свой. Ваши аятоллы будут жить и умирать, как живут и умирают папы римские, некоторые из них – хорошими людьми, другие – плохими, третьи – несущими зло. В определенное Богом время мир станет чуть-чуть лучше, зверь внутри человека, которому нужно кусать, рубить, убивать, мучить, пытать, станет чуть-чуть более человечным и чуть-чуть более сдержанным. Одни только люди портят этот прекрасный мир, Азадэ. Главным образом мужчины. Ты знаешь, что я люблю тебя?

– Да. Ты сказал это в деревне. Ты знаешь, что я люблю тебя?

– Да. – Так легко провалиться назад в лоно времени, словно они снова были юными. – Но мы уже не юны, и на мне лежит великая печаль, Азадэ.

– Она пройдет, Джонни, – сказала она, желая, чтобы он был счастлив. – Она пройдет, как пройдут и беды Ирана. Веками у нас бывали ужасные времена, но все они миновали. – Она вспомнила, как они сидели вместе, не касаясь друг друга, но при этом одержимые друг другом. Потом, позже, он улыбнулся, с неповторимой, дьявольской лихостью отдал ей честь и молча вышел.

В долине снова что-то блеснуло. Тревога мигом вернулась к ней. Да, движение меж деревьев, и потом она увидела их.

– Эрикки! – Он мгновенно проснулся. – Вон там, внизу. Два человека верхом. Похожи на горцев. – Она протянула ему бинокль.

– Вижу. – Всадники были вооружены и неторопливой трусцой двигались по дну долины, одетые так, как одеваются люди гор, укрываясь за деревьями и камнями там, где за ними можно было укрыться. Эрикки навел на них бинокль. Время от времени он видел, как они посматривают в их сторону. – Они, наверное, видят вертолет, но я сомневаюсь, что они видят нас.