Татьяна Успенская. Шаман
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
В троллейбусе Нину сдавили так, что она не могла вздохнуть. Повалилась вперёд, на спины. Хотела выпрямиться, её кинуло назад. Снова рвануло вперёд. И вдруг затошнило. Она давно догадывалась: будет ребёнок. И, как всегда бывает, чаши весов закачались: «за» и «против». «Против» набралось много. Олегу нужно закончить большую работу — может, получится докторская?! А у неё — Асылов. «Охотское море». Над первым томом сидели больше года. Сколько будут работать над вторым? Ребёнок оторвёт её от Олега и Ольги. Ребёнок — это бессонница. «За» — одно, главное: будет ребёнок. Их с Олегом. Сын. Отвратительный вкус тошноты. Чёрной краской окрасились люди, улицы, грязно-жёлтое здание издательства, обычно светлая лестница на её второй этаж. Когда она вошла в комнату, Семён Петрович уже восседал на своём председательском месте. Тучный, коротенький, он сверлил каждого входящего обиженным взглядом. — Опаздываем, — сказал он и чёрной плёнкой прикрыл глаза, до следующего опоздавшего. Гладенько расчёсанный на прямой пробор, зав. редакцией сосёт мятные конфетки, тянет букву «э» и любит лозунги.
Нина лозунгов не любит. В «Охотском море» накипь дежурных слов разрушала свежесть и правду суровой жизни рыбацкой деревни, упрощала людей. Асылову казалось, главное — что сказать, а как сказать — это уже не столь важно. Нина же, заглядывая в круглое, умное лицо Асылова, мягко и настойчиво убеждала его, что прямолинейность — привилегия публицистики, что самую великую идею можно передать характером, поступком. Сначала Асылов не понимал, чего Нина хочет от него, и активно боролся с её правкой, горько и громко сетуя на «её власть и право», а кончилось тем, что они вместе, сидя в её комнате бок о бок несколько месяцев подряд, попивая чай и поедая бутерброды, которые им готовила Оля, переписали весь — первый том романа. Асылов притих. Просил её вслух перечитывать самые важные для него куски. И в последний день работы возликовал: получилось интересно! — Спасибо! — патетически сказал он. — Надеюсь, вы поможете мне и со второй частью, правда? — Он причмокивал от восторга, заглядывал Нине в глаза, целовал руки. А заведующий взял да аккуратным почерком вписал в Нинин праздник выброшенные лозунги вновь. Пыталась Нина уговорить Семёна Петровича снять их, тянула со сдачей рукописи, Семён Петрович словно не слышал. Тогда она сама снова повычёркивала эти лозунги. У неё был свободный день. Она мыла голову, когда позвонил Алёша. — Могу поздравить. Твоё «Охотское море» с лозунгами уплыло в производство, — доложил тонким голосом. — Да ты не узнаешь его! Шеф поработал в своё удовольствие. Стоял у Дины над душой, пока она перепечатывала и вклеивала его правку! — Нина пыталась одной рукой удержать мыльную шапку волос, но та всё-таки сорвалась. Пена залепила глаза, рот. — Советую схватить такси, приехать и принять бой. Алёша в издательстве — с семнадцати лет. Был курьером, младшим редактором. Теперь редактор старший. Да ещё и председатель месткома. Он опекает Нину, как может: выбивает ей отпуск на июль — август, добывает путёвки, освобождает от овощебазы в воскресенья. — Поторопись, Нина! — крикнул Алёша напоследок. — До конца рабочего дня час! Как же щипало в тот день глаза, как ядовито пах шампунь! Нина не схватила такси, а утром следующего дня, прежде всего, явилась в корректорскую — к заведующей, Елене Тимофеевне, и упросила её дать рукопись на пару часов. |
