Горничная! То, чем Кэрри зарабатывала себе на жизнь, не приносило ей ни малейшего удовольствия, однако условия здесь были, без сомнения, более приемлемые.

Девушки у Флоренс встретили ее довольно дружелюбно. И уж совсем поразительным оказалось то, что две из них оказались белыми. А вскоре Кэрри выяснила, что и половина посетителей тоже белые. Это ошеломило ее. Она и представить себе не могла, что белые мужчины тоже будут за это платить — солидные, уважаемые белые люди, с приличной работой, любящими женами и прочими радостями жизни.

Когда она поделилась своим удивлением с подругами, те только рассмеялись.

— Милая моя, — сказала ей Сесилия, — да белые намного грязнее самого черного ниггера.

Высокая и стройная Сесилия выглядела независимо гордой, никому и в голову не пришло бы, что она тоже торгует собой.

— Когда этим с тобой занимается черномазый, то он как бы хочет доказать тебе, что никто на свете не умеет трахать так, как он. Белые же… ну, у них какие-то странные вкусы. Требуют, чтобы их вязали и хлестали ремнем, как будто они и на самом деле совершили нечто отвратное. Нет уж, я предпочитаю проверенных черномазых.

Кожа у Сесилии цвета молочных сливок, волосы рыжие, ноги длинные и стройные. Говорила она чуть нараспев, с ленивым южным акцентом. Вторую в их компании белую девушку отличали огромные глаза и неуемная энергия.

Третью — негритянку — звали Билли, и Кэрри подозревала, что та не старше се самой. Но обе уверяли, что им по восемнадцать.

Кэрри считала Билли настоящей красавицей, она ее сразу полюбила. Билли приехала сюда из Балтимора чтобы навестить мать. Сначала она устроилась к кому-то горничной, но вскоре возненавидела свою работу и кончила тем, что явилась в заведение Флоренс Уильяме.

— Надоело подчищать дерьмо за какой-то жирной белой сукой, — так объяснила она свой шаг.

Билли обладала мелодичным и нежным голосом, особенно в те моменты, когда она подпевала рвущимся в окно джазовым мелодиям.

— Тебе нужно учиться на певицу, — говорила ей Кэрри.

— Да, — соглашалась Билли, — на свете полно вещей, которым мне нужно научиться, и однажды меня озарит — и я удивлю всех.

— Ну конечно, — поддерживала ее Кэрри. — И я тоже.

Только она еще не знала чем. У Билли хотя бы была мечта. У Кэрри ничего не было. Торгуя собой, она ощущала себя в безопасности. У нее не возникало никакого желания вернуться в обычный мир, общаться с обычными людьми. Ведь стоит им лишь посмотреть на нее, как они сразу же поймут, что такое она из себя представляет.

Временами Кэрри просыпалась по ночам и проклинала бабушку Эллу и Лероя, временами же ей удавалось отогнать от себя мысли о прошлом.

Так дни сменялись ночами, за ними вновь приходили дни, но для Кэрри никакой разницы не было. Она пребывала как бы в вечной спячке. Даже деньги, которые она все же откладывала, ничего для нее не значили. Одного клиента сменял другой. Черный, белый, старый, молодой — ей все было абсолютно безразлично.

Флоренс Уильяме призвала ее к себе для разговора.

— Тебе необходимо встряхнуться, девочка моя. Эти коты приходят сюда, чтобы приятно провести время. А как я слышала, ты им такой возможности не даешь.

Однажды ночью, когда Кэрри принимала клиента, за стенкой ее комнаты послышался какой-то необычный шум. Звучали злые, раздраженные голоса — Билли и мужской. И тут же спокойный голосок Флоренс, пытающейся утихомирить разбушевавшиеся страсти.

Как выяснилось позже, Билли посмела отказать клиенту. Крупной шишке из черных, Биг Блю Рэйньеру. Человеку со связями, работавшему на Боба Хьюлетта, фактического хозяина Гарлема.

Флоренс была вне себя.

— Эти парни с полицией на «ты», — кипятилась она.