Купе для дарьеты и служанки сегодня ночью целиком принадлежало мне. Никто осуждающе не покосится, не вздернет удивленно брови и не станет мучить вопросами. Какими бы ни были чудесными попутчики, я устала притворяться. Не думала, что ложь окажется настолько утомительной.

Закрыла дверь на щеколду, сняла шляпку и плащ, с облегчением высвободила руку из муфты. Намочила платок в умывальнике, положила сверху на кисть. Вытянула ноги, прикрыла глаза. Усталость накатилась, придавливая тяжестью плечи.

В дрему ворвался гудок паровоза, я посмотрела в окно — мимо нас медленно, набирая скорость, отъезжала платформа, почти пустая в этот поздний час. Почти. Сердце тревожно забилось, во рту стало сухо, а ноги налились слабостью. Двое крепких парней в форме шли по платформе, внимательно заглядывая в окна стоящего на перроне поезда, который я покинула не более получаса тому назад.

Показалось? Или ищут меня?

Сердце билось в такт стучащим колесам. Поезд набирал ход, а с ним набирала силу моя паника. Но как? Почему так быстро? Или у меня паранойя, или эти парни в форме, которую мне не удалось разглядеть, были здесь по мою душу.

Нет, не может того быть. Кажется, лиса, сбежавшая с курицей, дергается от тени собственного хвоста.

Ночь прошла не слишком приятно. У меня была бессонница, перемежаемая короткими приступами забытья. И мысли, мысли, мысли. Одиночество заставило вспомнить, что мне семнадцать, что я не выезжала одна дальше нашего городка, что мои полностью самостоятельные дела можно перечесть по пальцам, а главное — против меня играет мужчина, а не девочка-пансионерка. Одно это большинство моих подруг ввергло бы в состояние паники, заставив прибегнуть к обмороку «Ах, я такая беспомощная, спасите меня кто-нибудь!». Впрочем, никому из них не пришло бы в голову сбегать из дома от навязанного брака. И в кого я такая? Конечно, в дядю! Если бы он был дома, а не в очередной своей экспедиции, никто бы не посмел насильно тащить меня под венец.

Я поразвлеклась, представляя картину: дядя против короны, но вскоре была вынуждена признать — каким бы ни был замечательным дядя, ему не выстоять против власти.

От дяди мои мысли плавно перетекли на вариант переложить свои проблемы на чьи-нибудь широкие и сильные плечи. Припомнился молоденький военный, едущий в паре купе от меня. Симпатичный.

Беда в том, что ни один мужчина не станет рисковать своей жизнью ради незнакомой воровки, пусть и сильно-сильно раскаивающейся в содеянном, а моя внешность не настолько прекрасна, чтобы потерять от нее голову.

Поезд уносил меня все дальше от дома, все сильнее наваливались тоска вместе с отчаянием.

Легко быть сильной, когда опасность щекочет лопатки, когда рядом люди, которые обязаны сдать тебя охранке, когда ты словно натянутая струна и каждый нерв пропитан страхом, а за спиной — ты ощущаешь это кожей — всегда есть пара любопытных глаз. Они не просто проводят тебя взглядом, они запомнят — куда ты ехала, с кем, где именно сошла с поезда, и обязательно расскажут об этом человеку в форме.

Я назвала себя лисой с курицей? Ложь! Я — трусливый заяц, укравший морковку на огороде, и теперь трясусь от одной только мысли, что утром придется выйти из поезда и двинуться дальше. А хуже этого понимание — если не найду выхода, вся моя жизнь так и останется беготней по кустам и шараханьем от каждой тени.

Утром я взбодрилась чашкой чай со свежей булочкой. Измятое платье скрыл плащ, а вот синяки под глазами и бледность лица скрыть, увы, не удалось. Лоанна приветствовала меня с сочувствием, точно тяжко больную, а вот Ельзан с тщательно замаскированным подозрением — точно я больна чем-то заразным. И все же они не стали отказывать мне в компании.

Автокар действительно ждал пассажиров, сошедших с поезда в Нойзиче.