— Ну, один я, может, еще и рискнул бы, господин, но дело вот в чем: ежели плот начинает швырять — вода-то там бурная, как я погляжу, — а мы все теснимся кучей, и никаких поручней, ничего…

— Да, да, конечно, — поспешно сказал Сиристроу, которого и без всяких живописаний опасностей переправы подташнивало от страха. — Будет лучше, если со мной отправишься ты, Тивал, и ты, Бараглат… ты же не боишься, правда, Бараглат?.. ну конечно, не боишься, славный малый… а прочие останутся здесь с лошадьми. Завтра я вернусь… бог знает как, против такого-то течения… и обо всем позабочусь. Теперь насчет багажа — как нам его разделить? Нужно сказать Тан-Риону, чтоб приставил пару своих солдат к нашим людям, не оставлять же их наедине с этими разбойниками… и еще чтоб распорядился насчет хижины для них… мы шутить не любим… Тан-Рион, можно вас на минуточку?..

Метафизик не метафизик, но Сиристроу не испытывал недостатка в решимости и деловой хватке и пользовался доверием своих людей. Между неумением и нежеланием что-либо сделать существует большая разница, и король Луин никогда не ошибался в выборе, хотя зачастую принимал решения самые неожиданные. Через полчаса багаж был разделен; Тан-Рион, с готовностью согласившись на требование, оставил с людьми и лошадьми Сиристроу троих надежных йельдашейцев, один из которых говорил по-дильгайски; дильгайские офицеры получили распоряжения насчет жилья для гостей, а все, кто собирался переправляться через реку, погрузились на плот.

Кроме путешественников, на плоту находилась команда из шести дильгайцев, чья задача заключалась в том, чтобы стоять плечом к плечу и тянуть канат. Они взялись за дело с ритмичной монотонной песней, и плот начал двигаться к стремнине, развернувшись носом почти по течению.

Переправа стала тяжелейшим испытанием для нервов Сиристроу. Кроме каната и столбиков с кольцами, возле которых хватало места только для команды, держаться было не за что, а громоздкий плот, несомый почти прямо по течению, прыгал, точно крышка кипящего котелка. Сиристроу сидел на груде багажа, скрючившись и обхватив руками колени, и изо всех сил старался подать ободрительный пример своим смертельно напуганным спутникам. Тан-Рион стоял около него, широко расставив ноги и ловко удерживая равновесие на пляшущем плоту. По дощатому настилу катились потоки воды, словно из опрокинутых ведер. Из-за неумолчного пения дильгайцев и громкого плеска разговаривать было невозможно, и они лишь коротко перекрикивались время от времени. На середине реки холодный ветер взметал тучи брызг, и промокший до нитки Сиристроу хлопал себя по бокам, дабы никто не подумал, что он дрожит от страха, хотя дрожал он и от страха тоже. Даже когда стало ясно, что переправа закончится благополучно и они отделаются только испугом, Сиристроу все равно продолжал нервно кусать губы и напрягался при каждом крене плота, глядя на далекие, ужасно далекие берега, покачивающиеся вверх-вниз с обеих сторон от него. Одного из закалонцев, шестнадцатилетнего паренька, стошнило, но он со смущенным негодованием стряхнул со своего плеча участливую руку Сиристроу и пробормотал, стуча зубами: «Со мной все в порядке, господин».

— Что они поют? — прокричал Сиристроу, обращаясь к Тан-Риону.

— О, запевала прямо на ходу сочиняет — что в голову придет, лишь бы работе помогало. Хотя нет, эту песню я, кажется, уже слышал раньше.

— Шардик а молдра конвай гов! — пропел старший, и команда разом подалась вперед, чтобы перехватить канат.

— Шар-дик! Шар-дик! — откликнулись мужчины, с силой потянув дважды.

— Что это означает? — спросил Сиристроу, внимательно прислушиваясь к повторяемым слогам.

— Сейчас, дайте сообразить… Ну там «Шардик умер за детей, Шардик их нашел, Шардик их спас…» — в общем, любые слова, чтоб под нужный ритм подходили.