Вечером в подъезд дома номер 95 по улице Шайо вошёл хорошо одетый мужчина средних лет и попросил привратника проводить его к секретарю господина Уошберна.

— Посол ждёт вас, господин Тронсен-Дюмерсан, прошу к нему пройти, — сказал секретарь и провёл посетителя в кабинет посла Североамериканских Соединённых Штатов.

Уошберн сидел за столом, развалившись в кресле, и читал газету. Не поднимая глаз и не прекращая чтения, он сухо ответил на приветствие вошедшего.

Тронсен-Дюмерсан привык к более внимательным встречам в приёмных иностранных посольств. Несмотря на своё французское подданство, этот молодой предприимчивый человек состоял дипломатическим курьером у нескольких иностранных послов, оставшихся в Париже в дни Коммуны.

С удостоверениями, на которых красовались печати голландского, итальянского и английского посольств, Тронсен-Дюмерсан открыто и свободно разъезжал между Парижем и Версалем. Он сам правил вороным рысаком, запряжённым в роскошный экипаж.

Под видом дипломатической почты он получал для Тьера секретные донесения от сотрудников посольств, следящих за каждым шагом правительства Коммуны. Он отвозил их в Версаль, а оттуда доставлял в Париж сотни тысяч франков для расплаты со шпионами.

Тронсен-Дюмерсан встретился с американским послом не в первый раз, и ему был хорошо знаком самодовольно-высокомерный тон Уошберна в обращении с людьми. Пресмыкаясь перед власть имущими, Тронсен-Дюмерсан и сам умел быть надменным с теми, кто стоял на общественной лестнице ступенью ниже, чем он. Вот почему секретаря Тьера не смутили ни холодный приём, ни пренебрежение американского посла.

Тронсен-Дюмерсан не решался сесть без приглашения и стоял в ожидании, пока заговорит американец. Но Уошберн не торопился.

— Я пришёл по поручению господина Тьера, — начал Тронсен-Дюмерсан, тяготясь молчанием посла. — Вернее, я явился по вашему вызову.

Уошберн отложил газету в сторону и вдруг оживился:

— Да, да… Я хочу знать: когда будет покончено с бунтовщиками? Что поручил вам передать господин Тьер?

— Господин Тьер заверяет вас, что Париж будет очищен от коммунаров в ближайшие дни, даже если придётся потопить в крови всю столицу.

Но и такой решительный ответ не удовлетворил Уошберна.

— Слова, слова, одни слова! — сказал он с раздражением. — Французское хвастовство и легкомыслие, ничего больше! Господин Тьер кричал, что стоит только войскам ворваться в Париж — и через два дня наступит порядок. Но прошло четыре дня, а сопротивление коммунаров не только не сломлено, но, напротив, они дерутся с ещё большим упорством. Известно это господину Тьеру?

— Известно, — ответил Тронсен-Дюмерсан. — Господина Тьера не беспокоит возрастающая стойкость защитников баррикад. Это, правда, повлечёт за собой задержку, но тем самым, по мнению главы французского правительства, даст возможность уничтожить как можно больше революционеров и избежать таким образом повторения подобных бунтов в будущем. Для осуществления этой цели, говорит господин Тьер, есть смысл затянуть развязку ещё на несколько дней.

— Пожалуй, — вдруг смягчился Уошберн. — По сути дела, несколько дней не имеют большого значения. Я так и написал своему правительству в Вашингтон. А чтобы не было больше упрёков в том, что американское правительство ничего не делает для прекращения бойни на улицах лучшего из европейских городов, я предпринял кое-какие шаги. Сегодня утром я поручил моему секретарю сообщить членам Коммуны, что я мог бы содействовать примирительным переговорам между Парижем и Версалем.

Тронсен-Дюмерсан удивился. Он не мог поверить в искренность добрых побуждений Уошберна и не понимал, куда клонит американец.

— Но, как вы знаете, господин посол, французское правительство против всяких мирных переговоров с бунтовщиками.