— Ах, как романтично! — воскликнул угодливый голосок. — Как удивительно романтично!

— Прошу прощения, милостивая государыня, — возразил Шагерстрём, — это вовсе не романтично, но это было полезно. Это помешало мне сделаться болваном, за которого вы меня как будто принимаете.

— Ах, что вы говорите, господин заводчик! Болваном! Могу ли я в моем положении считать болваном миллионера! Мне просто любопытно узнать, как чувствует и мыслит столь высокопоставленное лицо. Могу ли я спросить, что вы ощутили, когда счастье наконец улыбнулось вам? Не почувствовали ли вы… ну, как бы это сказать… не почувствовали ли вы себя на седьмом небе?

— На седьмом небе! — повторил Шагерстрём. — Я охотно бы отказался от всего, если б мог!

Шагерстрём надеялся, что женщина в углу кареты поймет, что он не в духе, и прекратит разговор. Но льстивый, масленый голосок неутомимо продолжал:

— Как чудесно, что богатство не попало в недостойные руки. Как чудесно, что добродетель была вознаграждена.

Шагерстрём промолчал. Это был единственный способ уклониться от обсуждения его персоны и его богатства.

Дама в углу кареты, должно быть, поняла, что была чересчур назойливой. Но она не умолкла, а лишь переменила тему разговора.

— Подумать только! И теперь вы, господин заводчик, намерены вступить в брак с этой гордячкой Шарлоттой Лёвеншёльд.

— Что такое? — вскричал Шагерстрём.

— О, простите! — произнес голос еще более льстиво и вкрадчиво, чем прежде. — Я человек маленький и не привыкла общаться с сильными мира сего. Я, быть может, выражаюсь не так, как должно, но что поделаешь, если слово «гордячка» так и просится на язык, когда я заговариваю о Шарлотте. Впрочем, не стану более употреблять его, если оно вам не по вкусу, господин заводчик!

Шагерстрём издал нечто вроде стона. Дама в углу могла при желании принять это за ответ.

— Я понимаю, что вы, господин Шагерстрём, сделали свой выбор по зрелом размышлении. Говорят, господин заводчик всегда тщательно обдумывает и взвешивает свои действия. Надеюсь, так было и с этим сватовством. А впрочем, я хотела бы спросить, известно ли вам, господин заводчик, что на самом деле представляет собой эта гор… о, простите, эта красивая и очаровательная Шарлотта Лёвеншёльд? Говорят, вы, господин заводчик, до своего сватовства не обменялись с нею ни единым словом. Но тогда вы, верно, каким-либо иным способом удостоверились, что она вполне достойна быть хозяйкой Озерной Дачи.

— Вы хорошо осведомлены, милостивая государыня, — сказал Шагерстрём. — Вы, верно, принадлежите к близким знакомым фрёкен Шарлотты?

— Я имею честь быть близким другом Карла-Артура Экенстедта, господин Шагерстрём.

— А, вот как! — отозвался Шагерстрём.

— Но вернемся к Шарлотте. Простите, что я говорю вам это, но вы не кажетесь счастливым, господин Шагерстрём. Я слышала, как вы вздыхаете и стонете. Быть может, вы, господин заводчик, раскаиваетесь в том, что дали согласие на брак с этой… ну, как бы сказать… безрассудной молодой девушкой? Надеюсь, подобное выражение не коробит господина Шагерстрёма? Слово «безрассудная» ведь может означать все что угодно. Да, я знаю, Шагерстрёмы не берут назад данного слова, но пастор и пасторша — люди справедливые. Они должны бы вспомнить, что им самим пришлось вытерпеть от Шарлотты.

— Пастор и пасторша весьма привязаны к своей питомице.

— Скажите лучше, что они поразительно терпеливы, господин Шагерстрём! Этак будет вернее! Вообразите, господин Шагерстрём, у пасторши была когда-то превосходная экономка, но Шарлотте она пришлась не по нраву.