Старый Завод находился всего лишь в нескольких милях от Корсчюрки, и вести о сватовстве Шагерстрёма и обо всех событиях, с ним связанных, неизбежно должны были дойти сюда. И, таким образом, управляющий и его жена вскоре поняли причину его меланхолии.

— Он раскаивается, и совершенно напрасно! — говорили они друг другу. — Шарлотта Лёвеншёльд была бы ему прекрасной женой. Она живо излечила бы его от вечного уныния и задумчивости.

— Мне очень хотелось бы поговорить с ним, — сказала фру Нюман. — Я знаю Шарлотту с давних пор и уверена, что все эти россказни о ее двоедушии и корыстолюбии — сплошная выдумка. Шарлотта — сама честность.

— Я бы на твоем месте не стал вмешиваться в это дело, — посоветовал ей муж. — Взгляд у Шагерстрёма снова погас, как тогда, шесть лет назад, когда я хитростью увез его из Стокгольма. Говорить с ним сейчас опасно.

Молодая женщина вняла совету мужа и сумела воздержаться от вмешательства, пока Шагерстрём оставался у них в доме. Но в пятницу вечером, когда ревизия была окончена и гость должен был на другое утро покинуть их, она не смогла больше совладать со своим добрым, участливым сердцем.

«Просто бесчеловечно отпускать его в таком унынии я грусти, — подумала она. — Зачем ему чувствовать себя несчастным, если для этого нет никаких причин?»

И наиделикатнейшим образом, словно бы по чистой случайности, завела она за ужином разговор о Шарлотте Лёвеншёльд. Она рассказала множество историй, ходивших в округе о молодой девушке. Она не забыла и о щелчке в нос, которым Шарлотта наградила экономку пасторши, и о том нашумевшем случае, когда она свалилась в церкви со скамьи. Она рассказала о сахарнице, о скачках на пасторских лошадях и о многом другом. Ей хотелось, чтобы у Шагерстрёма сложилось впечатление о гордой, жизнерадостной, сумасбродной, но при всем том умной и преданной женщине. Что до его сватовства к Шарлотте, то она делала вид, будто даже не подозревает о нем.

Но вдруг, в самый разгар убедительной речи фру Нюман в защиту своей подруги, Шагерстрём вскочил с места и далеко отшвырнул от себя стул.

— Это очень мило с твоей стороны, Бритта, — сердито промолвил он. — Я понимаю, ты хочешь утешить меня, позолотить пилюлю. Но я-то предпочитаю смотреть правде в глаза. И раз я оказался столь бесчувственным, что забыл о Дизе и задумал жениться вновь, то будет только справедливо, если в жены мне достанется лицемерка и интриганка, каких свет не видывал.

Выкрикнув эти слова, Шагерстрём бросился вон из комнаты. Испуганные хозяева услышали, как он хлопнул дверью в передней и выбежал во двор.

Шагерстрём бродил в густом лесу, раскинувшемся к востоку от Старого Завода. Он блуждал здесь уже несколько часов, сам не сознавая, где находится.

И прежние замыслы, похороненные шесть лет назад, снова стали пробуждаться в его душе. Это богатство, бремя которого он влачит, его крест, его несчастье, — почему бы не избавиться от него?

Он подумал, что Бритта Нюман, быть может, была до известной степени права. Шарлотта не хуже других. Просто она оказалась не в силах устоять перед соблазном. Так для чего же ему вводить людей в соблазн? Почему не раздать свои богатства? С тех пор как он принял наследство, неслыханная удача сопутствовала ему. Он почти удвоил свое состояние. Тем больше причин избавить себя от этого непосильного бремени.

И вот еще что! Таким путем он, быть может, сумеет избежать и новой женитьбы. Фрёкен Шарлотта Лёвеншёльд не пожелает, наверно, идти замуж за бедняка.

Он блуждал во тьме, спотыкался, падал, останавливался, не находя выхода в густых зарослях, как не находил его в собственной душе.

Наконец он выбрался на широкую, покрытую щебнем дорогу и понял, где находится. Это был большой почтовый тракт на Стокгольм, пересекавший Старый Завод с востока.