«Хорош гусь — нечего сказать… Отплатил господам за хлеб, за соль!.. — слышал точно Орля чей-то голос. — Позвала другая благодетельница, а я и обрадовался!.. Возьмите, мол, меня с Галькой заодно. Уж куда как хорошо!.. Не щелчок я, а просто кошачья душа непривязчивая — и весь сказ тут!..»

Но в то время, как эти мысли теснились в голове мальчика, сердце его расцветало от счастья.

— Галька-то, Галька! Радость нашла какую! Тетку нашла, дом родной, семью. И меня, своего братика, в радости не забыла. Эх, золото девчонка. Дай ей Бог…

И лицо Орли, помимо воли, расползлось в улыбку.

— А все ж таки домой не пойду, пока не уедут «наши»… Раевские… Стыдно глаза перед ними показать: перед барыней-бабушкой, барышней Лялей… Перед Кирушкой тоже… Они меня за внука, за брата приняли, а я-то им отплатил…

Нестерпимая усталость заставила наконец остановиться Орлю. Тяжело переводя дух, он стал как вкопанный, оглядываясь по сторонам.

Что это? Шест с красной тряпкой в двадцати шагах от него!.. И пестрые лохмотья тоже!.. Вон и серые пятна холщовых навесов телег виднеются сквозь листву… Значит, он у табора… Около него… Орля вытянул шею, потянул носом. Так и есть — запах гари, неизбежный последок догоравшего костра. И откуда-то смутно доносятся голоса, знакомые гортанные голоса, заглушённые расстоянием.

Вдруг неожиданный звук прорезал тишину леса. Где-то поблизости заржала лошадь.

Орля вздрогнул всем телом и насторожился.

Новое ржание, молодое, задорное, сильного юного, коня.

Это не таборные клячи, нет. Их голос Орля различит из тысячи лошадиных. Нет, это…

«Ахилл!» — вдруг вихрем пронизала его голову острая, как жало, мысль… Это Кирочкин Ахилл! Его не сбыли, не продали, он еще в таборе! А раз он в таборе… О, не посылает ли судьба ему, Орле, возможность возвратить Ахилла старым хозяевам и хоть этим отплатить им за все их благодеяния и искупить свою вину перед ними?

Все тело мальчика задрожало сильнее… Сердце заработало с удвоенной силой… Глаза вспыхнули, как угольки…

— Ага! Знаю, что надо делать… — процедил он сквозь зубы и… как сноп, повалился на траву.

Он лежал на спине долго, очень долго… Постепенно темнело в лесу, а на бархатном небе зажигались звезды…

Откуда-то издали доносились до него призывные крики детских голосов:

— Шура! Шура! Где ты? Пора ехать! Мы скоро уезжаем… Шу-р-а-а! Ау!

Мелькали красные огоньки фонарей между деревьев. Его искали… Но он не подавал вида, что слышит этот зов.

Когда осенний вечер опустился на землю и в лесу стало темно, как в могиле, Орля перевернулся на живот и пополз, как змея, прячась в кустах и в высокой сухой траве.

Он полз на запах гари, в ту сторону, откуда слышались заглушённые расстоянием голоса… Вот они ближе, ближе; вон мелькает небольшое пламя… Это маленький костер…

Дальше, дальше ползет мальчик, шурша опавшими листьями, извиваясь змеею. Теперь уже ему хорошо слышна знакомая цыганская речь… Сквозь деревья видны сидящие у костра люди…

Так и есть, это они. Дядя Иванка, подле длинный Яшка… Земфира… Мароя… Михалка… Денис… В руках Яшки ружье, очевидно приобретенное недавно… Он любуется им, поворачивая вправо и влево, прицеливаясь на верхушки деревьев, облитые светом костра… А там, подальше, другой костер, уже потухший, и около него пасутся таборные лошади и тот, чужой красавец Ахилл. Его Орля узнал сразу по стройному телу, по тонким породистым ногам и лебединой шее.