– Алло, – сказала она, подняв, наконец, трубку.

– Привет!

Сняла очки.

– Привет.

– Как прошел День благодарения?

– Калорийно, – ответила она. – Шучу, конечно. А у тебя?

– Никак! Я все придумал. Праздновал труса, если угодно, перед пучиной нашей страсти. Теперь сожалею.

– Я тоже.

– Люблю тебя, Кэй.

– Пит, Господи... – она закрыла глаза, задержав дыхание, – я тебя люблю, люблю тебя... очень...

– Милая моя... я так скучал. Нам есть о чем поговорить. Не телефонный это разговор. Видишь, я повторяюсь...

– Две водки с тоником... Поднимаешься?

– Нет. Спускайся ты ко мне. Не против?

– Совсем наоборот. Прямо сейчас?

– Прямо сейчас. Сможешь?

– Минут через пятнадцать.

– Ты мою берлогу не узнаешь. Вылизал, выскреб в твою честь.

Глава седьмая

Опять поговорить... Хорошо! Когда-никогда, а объясниться надо. Беспокоит, должно быть, разница лет. Она приняла душ и... потрясающий вид. Все равно – тридцать пять... Двадцать не дашь. Белые слаксы, лодочки без каблука, персиковый пуловер, сердечко на цепочке. Телефонный звонок... Ну кто еще? Флоренс Лири Уинтрол. Совсем некстати. Так и есть! Хочет обсудить кое-что, снять одно, добавить другое. Пять минут ушло. Договорились встретиться в понедельник. Она переключила телефон на автоответчик, взяла ключи. Сполоснула кошачьи миски. Вот – еда, вот – вода! Пока, Фелис! Пока, киса! Скоро увидимся.

Лифты... Один на пятнадцатом, другой на шестом. Оба пошли вниз. Ну, что ж! И она вниз, но пешком. Спускалась по лестнице. Темп... Вихрь... Особенно на поворотах, на лестничных клетках, тускло освещенных флюоресцентной подсветкой. Ее шаги гулко разносились в сером железобетонном колодце. Возрастная разница... конечно, об этом. Что же еще? Не рассеянный склероз, не кансер, то бишь рак, или что-то еще – в этом роковом доме всего можно ожидать... Тринадцатый... Наконец-то!

Он суетился на кухне. Рубашка в клетку, джинсы... Дверь настежь... Битлз поют: "Хей, Джуд!" Обернулся. Улыбнулся. Не улыбка, а взрыв, обвал... Чувств, радости!

– Две водки и тоник, – говорит он и вытирает руки кухонным полотенцем на крючке. – Прошу прощения, мисс, ваши данные. Проверка документов.

Поцелуи, поцелуи, поцелуи... "Хей Джуд!" закончилась, диск-жокей наговорился вволю, началась новая композиция. "Элеонора Ригби"...

Она пошла в гостиную, на ходу поправляя прическу. Жалюзи опущены. В потолок бьет свет из плафонов на хромированных рогах торшера, а с потолка свет – вниз. Почти стерильная чистота, если не принимать в расчет разбросанную одежду. Диван – светло-коричневая кожа – почти по центру. Напротив – телевизор, чуть левее от ТВ – стереопроигрыватель. Мило, очень даже! По правой стене – письменный стол с компьютером. Обеденный стол со стульями у кухонного оконца. Светло-коричневое, белое и хромированно-сверкающее... желтые и оранжевые подушки, красные огоньки стерео, черный телевизор.

– Грандиозно! – сказала она. – Ты прав. Ничего не узнаю.

– То-то! Выкинул тонну барахла, – сказал он, подходя с двумя бокалами к дивану. Кубики льда ударялись о тонкие стенки – стекло тоненько позвякивало. – Пришлось обзавестись посудой.

Она стояла у низкого книжного шкафа, рядом с письменным столом. Технические книги и проспекты. Издательства "Карнеги-Меллон" в основном. "Червь в яблоке" – среди них.