Еще до знакомства с Пресняковой мне рассказывали, что ее стремительная карьера началась внезапно. Когда-то по этому поводу ходили всякие сплетни, но потом поутихли, рассеялись. Чтобы внести ясность, я осторожно навел Анну Егоровну на эту тему, и она легко пошла мне навстречу.

- Девчонкам на стройке всегда трудно. А раньше было еще труднее. Сейчас нас много, а тогда женщины-строители в меньшинстве находились. Терпели и ругань и насмешки - всякое тогда бывало.

Ну вот, приехал на стройку какой-то начальник. Говорили - шишка! Вокруг прорабы, мастера вьются, на задние лапы вскидываются. Со стороны поглядеть - цирк! А он направо и налево честит всех. Чего только язык его не выворачивал, передать невозможно. Теперь-то я понимаю: "своего в доску" начальник разыгрывал, пролетария изображал. Дошел до меня, спрашивает:

- Как, трах-тарарах, заработок, трах-тарарах, довольна ли?

А мне так обидно стало, возьми и скажи:

- Между прочим, я женщина, и слушать ваши подлые слова мне противно!

- Женщина?! Трах-тарарах, так это еще проверить надо, трах-тарарах, убедиться...

Как я тут развернулась и ото всего плеча по физиономии ему съездила, не помню. Девка я была здоровенная: он и с подмостьев брык...

Он брык, а меня с работы - брысь! "За нарушение трудовой дисциплины, граничащее с хулиганством". Ну и так далее...

Что делать? Жалостливые бумаги писать? На другое место идти? Обидно. Правда-то моя... Подхватилась и прямым ходом в приемную к Калинину. Рассуждение имела самое простое: Михаил Иванович - человек рабочий, должен мою обиду понять. Пусть изругает, что волю рукам дала, но вступится. Надеялась я. Пришла в приемную, говорю: так и так, хочу лично к товарищу Калинину обратиться. И что же? Допустили.

Калинин выслушал Анну Егоровну, заставил начальника принародно извиниться и только после этого разрешил ему сдать дела. Давняя история, но Преснякова вспоминает ее с радостным изумлением:

- А кем я была? Ноль без палочки! Подай, прими... После того случая перевели меня из подсобниц в штукатуры, потом малярничала, плиточницей работала, бригаду отделочников дали...

- Однако от бригадиров до звания депутата... - сказал я.

- Все тот же случай. Как меня на работе восстановили, девчонки и говорят: сходи, Нюрка, в трест, вытряси новую спецуху, а то невозможно уже смотреть, в чем мы ходим. Ну я пошла.

- А ты кто такая? - спрашивают меня в тресте.

- Как кто? Работница. Преснякова моя фамилия...

- Ты к Калинину ходила?

- Опять идти?

С того дня и пошло: в президиум меня, в местком, в райисполком...

Заметьте, Анна Егоровна старалась все отнести за счет случая, изображала дело так, будто забавная нечаянная история повернула ее жизнь, а о своей самоотверженной работе и словечком не обмолвилась. Такой уж характер - не хвастает!

После этого разговора я довольно долго не видел Анну Егоровну. Сначала она уезжала с делегацией строителей в Варшаву, потом была в отпуске, потом готовилась к какому-то ответственному республиканскому совещанию. И может быть, это к лучшему: было время подумать, взвесить, еще раз оценить узнанное...

Как же должна была измениться бывшая деревенская девочка, случайно попавшая в столицу, поднявшаяся до высоты государственного деятеля? Ответить на такой вопрос нелегко.

И когда мы снова встретились, я спросил:

- Скажите, Анна Егоровна, что дала вам Москва за те годы, что вы живете здесь?

- Сначала Москва меня как есть переломала всю, потом собрала по-новому... Когда приехала, чего я только не боялась - трамвая, подъемного крана, милиционеров, а всего больше толпы.

- Говорите, боялись, а сами к Калинину пошли, - заметил я.