За спиной раздался шорох, затем тихие шаги. На плечи Мины упала тень. Хотя Бэрронс ее не касался, она чувствовала его присутствие, словно нечто теплое.

— Ты права, — прошептал он. — Веду себя, как ребенок.

— Нет, дело не… Тебе просто больно. — Она развернулась к нему лицом. — Прямо сейчас тебе больно, потому что те, кому ты должен быть дорог, не были рядом, чтобы тебя защитить. Или были, но не вступились за тебя.

— Зачем ты мне это говоришь?

У Мины защемило в груди.

— Потому что мне в свое время никто не сказал.

Герцогиня скрывала свою боль, однако та все равно таилась глубоко внутри. В каком-то смысле притворяться, что ничего не чувствуешь, было даже легче. Легче сосредоточиться на задаче и действовать шаг за шагом. Укрепить свой статус герцогини. Заслужить место в Совете. Затем сплотить движение гуманистов и дать его членам цель, к которой можно идти. Или же это все было лишь способом унять свою боль?

Мина с вызовом посмотрела на Бэрронса:

— Мы не враги, больше нет. Я не знаю правды о смерти отца, но… возможно, ты прав. Я достаточно хорошо изучила недостатки и слабости Кейна. Яд… не в его привычках. — Мина облизнула пересохшие губы. — Я тебя не предам. Никому ни слова не скажу о том, чем ты здесь занимаешься. Заявлю, что меня все время держали с завязанными глазами…

И тут Бэрронс соскочил с крючка. В глазах заполыхала ярость, он резко развернулся на каблуках.

— Господи, — горько усмехнулся Лео через плечо. — Знаешь, ты почти меня убедила, что тебе не наплевать.

— Бэрронс! Стой! — Мина кинулась вслед за ним, но он успел выйти и захлопнуть дверь.

Арамина в отчаянии сжала кулаки, затем беспомощно прижала ладони к двери. Судя по прерывистому дыханию, Бэрронс все еще стоял по другую сторону.

— Я говорила серьезно, — произнесла Мина, прислонив к полированному дереву лоб. — Каждое слово. Просто… я не могу тут оставаться.

«Ты не понимаешь. А я не могу тебе сказать».

Единственным ответом ей были громкие удаляющиеся шаги.

* * *

— Говорит, это не она, — сказал Лео, глядя в камин.

— И ты ей веришь? — поинтересовалась Онория.

Лео сжал и разжал кулаки, глядя на костяшки пальцев.

— Хочу верить. Возможно, частично в этом и проблема. Я не знаю, что правда, а что нет, если речь идет о ней. — В этом он никогда никому не признавался.

— Выглядишь усталым, — заметила Онория.

Скорее, выжатым как лимон. Лео уставился на искорки на решетке.

— Я годами мечтал об этой минуте. Лежал в постели и проигрывал в уме, как буду действовать: смотреть принцу в глаза и яростно отрицать, протестовать, или обзову его кретином. — «Боже». Лео устремил взгляд в потолок. Каким же дураком он был. — Но я не сделал ничего. Просто сидел. Не мог выдавить ни слова.

И ничего не чувствовал, если по правде. Сейчас, когда изначальное потрясение отступило, он словно оцепенел. Иссяк, словно утратил часть себя, но тяжелейшей потерей оказалась самая неожиданная.

Не осталось ничего от тех уз, которые, как предполагал Лео, связывали его с герцогиней. Она наконец-то то позволила ему заглянуть за тщательно охраняемый фасад. Лео казалось, что он раскрылся перед ней и Арамина начала оттаивать в ответ. Бэрронс думал о ней, она всегда была в его мыслях. Черт, он даже надеялся, что они смогут быть вместе, что ему удастся испытать те же чувства, что и у его сестер с мужьями. Лео хватало ума не мечтать о любви, поскольку он не знал, что это такое.