— Но, конечно, одна из причин, почему я дорожу этой картиной, заключается в том, что ее написал Гуннар Торесен.

— Неужели? — удивленная, я подошла поближе, чтобы как следует изучить манеру письма. — Превосходная живопись. Полагаю, из автора вышел бы незаурядный художник, если бы он продолжал работать на таком уровне.

— Гуннар пишет ради собственного удовольствия, — заметила Лора. — Он лишен подлинного рвения и честолюбия, без которых не может быть настоящего художника.

Я быстро перехватила инициативу:

— Пожалуйста, расскажите о себе. Это очень интересно. Я хочу знать, что сделало вас той, кем вы были?

— Были! Какое меткое словечко, не правда ли? Я действительно была когда-то кем-то, но теперь уже нет.

— Это зависит от того, какой смысл вы вкладываете в свои слова. Нельзя, однако, оспаривать тот факт, что вы перестали быть актрисой с тех пор, как порвали с Голливудом.

На мгновение она прикрыла глаза, похоже, чтобы меня не видеть.

— Вы намерены задавать мне трудные вопросы. Ирена предупреждала меня. Она говорила, что ничего хорошего не выйдет из наших встреч, что вы только расстроите меня, причините мне боль. — Она пожала плечами. — Но может быть, это будет мне полезно. По крайней мере, вы сейчас здесь. Пожалуй, это единственное, что имеет значение…

Она открыла глаза и уставилась на меня. При ярком дневном свете я увидела ее темные глаза еще более запавшими, отчего широкие скулы резче выступили на лице. Смотрела она на меня как-то странно. В глазах мелькнуло выражение тревоги и даже страха. Чего она боялась? Разве что-нибудь могло угрожать Лоре Уорт? Жизнь ее казалась совершенно безмятежной.

— Это было важно для вас, чтобы я приехала сюда? Вам хотелось откровенно поговорить о прошлом? — спросила я.

— Важно, чтобы кто-нибудь приехал. Кто угодно, кому не безразлично, кем я была когда-то. Тот, кто мог бы помочь мне. Хотя, может быть, глупо ожидать этого. Вероятно, мне уже никто не поможет.

Она вскинула руки, словно сдаваясь, потом уронила их на колени.

"Она явно сгущает краски, разыгрывает передо мной какую-то роль", — раздраженно подумала я. Мне еще предстояло выполнить распоряжение Гуннара, и я не собиралась отступать от него. Но сначала надеялась добыть какой-нибудь стоящий материал для своей книги, чтобы в случае, если Лора не захочет меня видеть, узнав правду, я все равно могла бы написать о ней очерк. Но пока от Лоры было мало толку. Она не отвечала на мои вопросы, но кружила вокруг да около, напуская мистического туману, в котором я теряла направление. Интуиция подсказывала мне, что она чего-то боится.

Не лучше ли вместо непринужденной беседы, которая ни к чему не привела, обставить это дело как подлинное интервью?

Я открыла сумку и стала рыться в ней в поисках блокнота и карандаша. Пальцы нащупали пресс-папье Милльфлёр, обернутое в папиросную бумагу. А что, если я расстанусь с надеждами на интервью и сделаю немедленно то, для чего сюда приехала? Ну, не-ет.

Отказавшись от этой мысли, я решительно извлекла блокнот из сумки и открыла его. Сначала я выжму что-нибудь из этой встречи, использую Лору как репортер, прежде чем предстану перед нею в качестве ее дочери.

Лора пристально наблюдала за мной. Ее глаза остановились на открытых страницах блокнота, на заостренном карандаше. Взгляд ее не был доверчив, в нем читались большие сомнения.

— Пресса очень плохо обошлась со мной. Почему я должна доверять вам?

— Вы совершенно правы, — подхватила я.