Я думал, что в конце концов ты поймешь, что в этом плохого. Беспорядочные привычки, и вот результат. Говорить одно, а делать другое. Она сказала сердито:

– Не читай мне лекции, Роберт. Не делай из этого нечто значительное.

Он уставился на нее. И в этот момент она поняла, что он взбешен. Не сердит, а взбешен.

– Я не верю в это! – закричала она, когда он схватил ее. Его пальцы впились в мышцы ее руки и углубились до костей. В бешенстве он затряс ее.

– Отпусти меня, – закричала она. – Мне больно! Отпусти мои руки!

Его руки давили глубже; боль была страшная. Затем он бросил ее на постель, где она лежала, рыдая.

– Ты причинил мне боль… Ты причинил мне боль. Его гнев прошел так же быстро, как наступил. Он поднял ее и держал в своих руках.

– Я сожалею. Ох, я сожалею. Я не хотел. Но я был напуган, Линн. Тебя могли похитить – да, среди бела дня – утащить в аллею, засунуть в машину, изнасиловать, Бог знает что. В этой стране все может случиться. – Он целовал ее слезы. – Я был вне себя. Ты поняла?

Он целовал ее щеки, лоб, руки и, когда наконец она повернулась к нему, поцеловал ее в губы.

– Если что-либо случится с тобой, я умру. Я так испугался. Я очень люблю тебя.

Она обвила свои руки вокруг его шеи.

– Хорошо. Хорошо, дорогой. Роберт, забудем это, все кончилось. Мы не поняли друг друга. Ничего. Ничего.

И все было так восхитительно, как всегда, за исключением безобразных темно-синих пятен на ее руках.

Через два дня по возвращении домой они отправились навестить ее отца. Было жарко, и, забыв о своих синяках, она надела летнее платье.

– Черт возьми, что за пятна? – спросил сразу отец. Они были одни в доме.

– Ох, эти? Я не знаю. Я не помню, как это случилось.

Отец снял очки и подошел к ней ближе.

– Идентичные, симметричные синяки на обеих руках. Кто-то сделал это сильными яростными руками. Кто это сделал, Линн?

Она не ответила.

– Это Роберт? Скажи мне, Линн, или я спрошу его сам.

– Нет, нет. Ох, пожалуйста. Ничего. Он не хотел этого, он был очень напуган. – Она рассказала историю. – Это была моя ошибка, на самом деле так. Он был очень напуган, что со мной что-то случилось. Он просил меня, чтобы я подождала его на улице, а я бродила вокруг и заблудилась. Мое чувство ориентироваться…

– Ничего общего с этими синяками не имеет. Ты думаешь, твоя мать никогда меня не расстраивала? В супружестве нельзя прожить без того чтобы не рассердиться друг на друга. Но я никогда не поднимал на нее руку. Это не цивилизованно. Нет, черт возьми, нет. Мне бы хотелось немного поговорить с Робертом – ничего неприятного, просто разумный короткий разговор.

– Нет, папа. Не надо. Не делай этого ради меня. Роберт – мой муж, и я люблю его. Мы любим друг друга. Не раздувай историю вокруг этого незначительного случая.

– Для меня это значительный случай.

– Нет, ерунда, и ты не можешь встать между нами. Ты не должен.

Отец вздохнул.

– Проще когда женятся люди, живущие в одном городе. У тебя было бы довольно беспристрастное представление о том, за кого ты выходишь замуж.

– Папа, мы не можем вернуться во времена Джорджа Вашингтона.

Он снова вздохнул.

– Я понимаю, – сказал он, – но я не понимаю… как вообще можно так поступать?

– Ты имеешь в виду Роберта?

На этот раз он не ответил. И вывел ее из себя. Дело зашло слишком далеко. Она видела возможность будущих конфликтов, которые могут изменить их жизнь с Робертом.