Она повернула голову, чтобы посмотреть на Роберта, на его тонкое наклоненное лицо. Он почти не изменился. Он был такой же привлекательный, как в тот год, когда она впервые с ним встретилась. На нее действовал возбуждающе белый воротничок и темный костюм, как, по признанию многих женщин, на них действует военная форма.

«Что ты сделал со мной, с нами! – подумала она. – У тебя было почти все, у нас было почти все, и мы должны были бы это удержать, но ты все это бросил на ветер. Что ты наделал со своей отвратительной яростью!»

Дом был унылым. Он казался опасным местом, все время приходилось на что-то натыкаться, чего-то избегать, как на минном поле.

Прежде всего это была Энни, которая, отдохнув в своем скаутском лагере, к несчастью, не потеряла ни фунта веса. Дома она столкнулась с двумя ошеломляющими переменами, отъездом Эмили и смертью Джози. С Эмили было проще – она несколько раз уже звонила, но, что касается Джози, то это несчастье ей мог облегчить только сам Брюс.

Линн отвезла ее к нему домой, и там Энни провела целый день и, когда появилась на пороге, выглядела относительно бодро, несмотря на покрасневшие глаза.

– Дядя Брюс сказал, что надо поплакать. Он сказал, что после того, как я поплачу, я почувствую себя лучше, и мне действительно стало лучше. Он сказал, что тетя Джози не хотела бы, чтобы я очень грустила. Она бы хотела, чтобы я вспоминала о ней разные приятные вещи, но самое главное, она желала бы, чтобы я хорошо училась в школе, чтобы у меня были друзья и чтобы я была счастлива. Почему ты не заходишь в дом, мама?

– Мне еще нужно сделать массу покупок, да и у Бобби режется зуб. Он очень капризничает.

– Я думаю, что ты должна сказать дяде Брюсу, чтобы он приходил к нам обедать. У него пусто в холодильнике.

– Пусто? А что же вы ели на ленч?

– Он открыл банку бобов.

– К нему еще не вернулся аппетит, слишком рано для этого.

– Ты скажешь ему, чтобы он приходил к нам обедать?

– Он придет, когда будет готов.

Насколько Линн знала Брюса, он никогда не будет к этому готов. Перспектива сидеть за обедом напротив Роберта была для него столь же невыносима, как и для нее.

– Как ты думаешь, теперь, после смерти тети Джози, он женится снова? – спросила Энни.

– Откуда я могу это знать? – с раздражением ответила Линн, и затем извиняющимся тоном добавила: – Ты не хотела бы погулять с Бобби по дорожке? Посади его в колясочку. Ему это очень понравится. Он тебя обожает.

Обожание было взаимным, поэтому Энни согласилась, не раздумывая.

– Хорошо! Ты знаешь, я до сих пор единственная в классе, у кого в доме есть малыш!

– Неужели? Значит, в этом отношении ты особенная. Не так ли?

Вечером Роберт сказал:

– Я разузнал о школах для Энни. Мы должны подготовить ее заранее и дать привыкнуть к этой мысли. Мы же не хотим внезапной перемены посреди учебного года.

Линн поспешно ответила:

– Не теперь. Ей еще неделя остается до школы. Оставь ее пока в покое.

– Я полагаю, у тебя есть известия от нашей старшей дочери?

Тон его был подобен лезвию ножа, зазубренного ножа, подумала она и спокойно ответила:

– Да. Ей нравится место, она изучает биологию, социологию, психологию…

Роберт остановил ее, подняв свою газету, как изгородь перед своим лицом.

– Я не желаю слушать подробности ее расписания, Линн.

– Ты никогда не собираешься смягчиться? – спросила она.

Газета сердито зашелестела, когда он сложил ее.

– Не лови меня на слове. Никогда – это длинный срок.