Были у меня и другие новости. Один из клиентов агентства недвижимости, на которое я работала, попросил меня подыскать человека, который бы согласился жить у него, выполняя обязанности сторожа и охранника — многие в Пномпене нанимали прислугу с проживанием. Я предложила это место мужу Сопханны. Платили за работу восемьдесят долларов в месяц — деньги для бедствующей семьи совсем не лишние.

Так заработал наш приют — убежище, где девушки могли укрыться. Представлял он собой домик на сваях, в котором была всего одна комната. Все спали вместе, на тюфяках, прямо на полу. Гийом, друг Дитриха, отдал мне десять швейных машин, но ставить их было некуда. Пришлось разместить их под домом.

А швейные машины нужны были позарез. Моя приемная мать могла научить девушек готовить, но я понимала — они должны получить профессию более востребованную, чтобы обеспечить себе достойную жизнь. Хорошая портниха может заработать своим трудом неплохие деньги и при этом гордиться собой.

Но мне не под силу было оплачивать обучение девушек: профессиональные портные просили четыреста долларов в месяц за одну ученицу. Тогда я попросила Сопханну помочь мне в этом. Сопханна всегда шила, причем неплохо. Она согласилась, хотя и понимала, что я не могу платить ей зарплату. Сестре очень хотелось переехать в Пномпень: она узнала о том, что муж встречается с другими женщинами.

Я никогда не любила мужа сестры. Он жестоко обращался с Сопханной, не отличался сообразительностью да к тому же не любил работать. Пьер вечно насмехался над ним и придумал для него прозвище «Чего-чего?» — парень двух слов связать не мог.

Еще мы наняли женщину вести бухгалтерию. Она единственная из всех нас получала зарплату, хотя и совсем мизерную — пятьдесят долларов в месяц. У нас было достаточно денег, чтобы в течение нескольких месяцев платить за электричество, продукты и лечение. Очень долгое время медицинский уход оставался самой большой нашей статьей расходов.

Церемонию официального открытия мы устроили 8 марта 1997 года — в Международный женский день. К тому времени в приюте находилось уже десять девушек. Я очень волновалась. На церемонию я пригласила своего кумира и не была уверена, придет ли она. Мен Сам Он была главой государственного органа — Центральной комиссии по управлению, а еще активно работала в целом ряде женских организаций. Во время режима «красных кхмеров» она поддалась всеобщей пропаганде и, как и многие молодые люди, записалась в народную дружину, но потом сбежала в леса и примкнула к повстанцам, воевавшим против «красных кхмеров». Когда к власти пришли вьетнамцы, ей предложили пост в кабинете министров. В то время я жила в Тюпе, и в газетах мне иногда попадались ее фотографии: женщина небольшого роста, симпатичная, в камуфляже.

К моей радости, Мен Сам Он на церемонию приехала, сопровождаемая, как и полагается, помощниками и телохранителями. Несмотря на высокое положение, она оказалась очень простой в общении. Когда я произносила приветственную речь, то от волнения у меня перехватило дыхание и пересохло во рту. Выступление от этого получилось несколько скомканным, но я все равно могла собой гордиться. У меня было две мечты — открыть приют и встретиться с Мен Сам Он. Вышло так, что обе они осуществились.

Глава 11. Ангелы-хранители

Я продолжала ходить по борделям: распространяла презервативы и брошюры, водила девушек в клинику. Работа и сама но себе была полезной, однако в действительности служила своего рода прикрытием — общаясь с девушками, я призывала их покончить с рабской жизнью и прийти в наш приют.

Время от времени я проводила работу с полицией: сообщала им сведения о той или иной девушке, которую продали в публичный дом или поместили туда силой и теперь сторожат. Мы настаивали на том, чтобы полицейские совершили рейд в тот бордель, а мы, как представители AFESIP, сопровождали их в качестве наблюдателей.