— Займись раненым, — кричу я полицейской. — На мне тарантас.

— Окей!

Притормаживаю буквально на миг, давая Накомис спрыгнуть и мгновенно выкручиваю до отказа рукоятку газа. Двигатель мурлыкает чуть громче, но всё так же депрессивно-тихо. Из-под колёс летит земля, песок и щебёнка.

Бахамут прыгает вперёд, и уже через десяток ударов сердца я вишу на хвосте улепётывающих бандитов. Станковый пулемёт уже повёрнут в мою сторону и выпускает солидную очередь, не жалея патронов.

Пули трескуче свистят, разбиваясь о барьер стальной лошадки, а меня разбирает злость. Стоило уехать на два дня из форпоста, как всё начало разваливаться, и какие-то охеревшие ушлёпки открыли охоту на моих людей. Моих!

Кот из дома — мыши в пляс? Да? Нет уж, вы нихрена не угадали.

Без раздумий жму на кнопку, и пулемёты, встроенные в транспорт отвечают своему более корявому собрату. Пули рвут это ржавое корыто насквозь, стрелок в кузове сгибается, перебитый на уровне пояса. С хлопком взрываются покрышки. Под крики страха и злости машина подскакивает и идёт кубарем. Один из пассажиров вылетает в окно, сносит кактус и с влажным хрустом остаётся на поверхности торчащего из земли камня.

Грохочущая масса ржавого железа в последний раз ударяется о землю и застывает на миг торчащим гробом. Миг, и машина падает на крышу, издавая пронзительное дребезжание.

Я торможу рядом, окатив её землёй, и слезаю. В руке Десница, готовый ответить весомым доводом на любую угрозу. Однако её нет. Со стороны водительского сидения с жалобным стоном высовывается мужская рука. Грязные пальцы с обломанными ногтями загребают песок и камешки, но на этом всё. Стоны усиливаются. Мне прямо интересно, сможет ли он вылезти?

Ещё несколько наполненных болью всхлипов, и, наконец, я вижу макушку с редкими волосами. Сломанный нос, явно совсем свежая травма. Ручейки крови обильно струятся по щекам.

Горемыка выбирается наружу, и я подхватываю его за шкирку. Рывок, и он летит по песку, крича от боли. С открытым переломом руки лучше не совершать лишних движений, но ему стоило подумать об этом до того, как решил связать свою судьбу с Самеди.

Присев рядом с хныкающим ублюдком, вжимаю дуло в его сломанный нос. Зрачки сходятся к этому источнику боли, и зэк неразборчиво просит:

— Хватит! Стой! Пожалуйста!

— Кто послал вас сюда?

— Диего, — мычит собеседник и умолкает. — А-а-а. Сука!!

Давление на его несчастный шнобель усиливается.

— Всё! Всё! Он сказал нам позаботиться о том отряде.

— Подручный Самеди?

Кивок.

— А потом? — продолжаю я.

— Ждать приказа, — хриплый вдох. — Будет новая цель.

— Сколько у вас золотых классов?

— Не знаю.

Захлёбывающийся крик боли.

— ЭТО ПРАВДА!! Я не вижу статусы!

— О скольки золотых ты слышал?

— Самеди! Ещё говорят, что у этого психа-француза, Анри, золотой.

Знакомое имя. Тот гадёныш, которого я допрашивал после боя за церковь, называл его. Анри Трессини? Или Кассини? Механик, который собирает зэкам эти дикие тачки.

— Что умеет Самеди? Какими способностями и силами обладает?

— Он чудовище, — бледнеет на глазах Мистер Носопырка. — Режет нас едва ли не больше, чем вы говнюки. Он всегда знает, когда про него говорят.

— В каком плане? — интересуюсь я.

— Пирс болтал у него за спиной. Говорил про Самеди всякое, дерьмовое. А потом посерел на глазах, словно тот живой мертвец. Кожа высохла, гляделки вытекли.