|
Я же, идиот, звонил ему на работу! Из гостиницы. Меня же вычислить - ничего не стоит после этого. Прямых улик на него нет. А вербовать надо и его. Ведь ясное дело - он знает куда больше меня. Если я не соглашаюсь или делаю вид, что ничего не знаю, они везут меня на эту самую Петровку, как бы случайно показывают меня Саше. У меня онкологическая клиника, какие-то наркотики да обязательно периодически пропадают, за всем не уследишь. Они тут же раскапывают Сахиба, старые истории болезни все в архиве… В общем, официальный повод, чтобы меня зацепить, у них есть. Так. Значит, показали они меня Саше. Саша по своим каналам начинает выяснять, за что меня взяли, и, естественно, ему говорят, например, что за утечку наркотиков. Саша сообщает об этом своим ребятам. Те начинают перепроверять, и эта версия в той или иной степени подтверждается. Продержав дней десять, они меня отпускают и арестовывают Сашу или просто отправляют его в какую-нибудь «дальнюю» командировку, распуская слух о том (как бы случайно), что я дал на него показания. После этого, естественно, уже наши меня в живых не оставят. Предварительно, конечно, поспрашивают, что я там выболтал на Петровке. И я, конечно же, скажу, что ничего. Но кто мне поверит после ареста Саши? Итак, у меня останется только три пути. Или бросить все и бежать за границу. Но они могут достать и там. Или идти за защитой в милицию или комитет, но где гарантия, что не напорешься среди них на кого-то из своих? Или - петлю, чтобы хоть сохранить то, что есть…». За окном полыхнул свет фар. Юрий Романович услышал шум подъезжающей машины. Он взглянул на часы. До отхода поезда оставалось пять с половиной часов. Машина остановилась около дома. Торопливые шаги — и в комнату вошел Саша. - Привет! - сказал он с порога. - Не замерз? - Саша посмотрел на опухшую руку в наручнике и продолжал: - Ну что ты дергался? Тебе рука не нужна? Тебя что, не предупреждали? Юрий Романович оторопел. С одной стороны, увидев Сашу, он воспрял духом. С другой - ему хотелось сказать Саше все нецензурные слова, которые он когда-либо слышал в своей жизни. «Вот только отстегни наручник, - думал Орлов, - я тебе так заеду! Сука ментовская, фашист, дерьмо!» - Ладно, не пыхти, профессор, - примирительно сказал Саша. - Пока пыхтеть не перестанешь, я с тебя наручник не сниму. Ты ведь сейчас кидаться на меня станешь, в морду мне будешь цепляться. Ну, не дуйся, не дуйся. Да, я здоровее, конечно. Но если ты меня убьешь - а ты ведь сейчас хочешь меня убить, правда? - то не узнаешь, зачем я тебя сюда позвал. А ты ведь мужик любознательный, и я тебя за это уважаю и, можно сказать, даже люблю. А уж если выиграю я, то, отбиваясь, случайно могу нанести тебе травмы. Ты - профессор, а не наркоман какой-нибудь подзаборный. Тебе с битой мордой ходить не пристало. Хотя на самом деле, Юрочка, морду набить тебе, конечно, очень бы хотелось. Есть за что. Ну, ладно. Остыл? Юрий Романович почувствовал, что и в самом деле остыл. По крайней мере желание излить на Сашу свою ярость у него пропало. А Саша уже снимал с него наручник. - Ты меня прости, Юра, дорогой, за столь изысканный психологический ход, но другим способом я не мог заставить тебя спокойно посидеть и подумать о некоторых очень важных вещах, представляющих для нас с тобой взаимный интерес. Ты человек занятой, уважаемый, и это очень хорошо и для тебя, и для дела, которое мы делаем. Но у меня сложилось такое впечатление, что ты не до конца осознаешь, что значат для нас те перемены в жизни страны, о которых долдонят тебе каждый день по радио. У меня даже возникло подозрение, что тебе, занятому своими научными трудами, некогда ни радио послушать, ни газету почитать. А в нашем деле это недопустимо. Кстати, ты уж не обижайся на меня. Тебе тут понравилось? Будешь как-нибудь летом в Москве, можно сюда приехать. Шашлычок сделаем. |
