В первые мгновения Реми почувствовал раздражение: куда было пристроить всех этих вновь прибывших? К счастью, в помощь ему виконт отправил много гвоздей, зажимов и кучу других мелочей, которых в своей пустыне Реми был лишен.

Не стоило и мечтать о том, чтобы возвести для всей этой живности постройку за двадцать четыре часа — не хватило бы и восьми дней. Он соорудил вокруг своего домика частокол, такой плотный и высокий, что невозможно было ни пройти сквозь его колья, ни перемахнуть через него в высоту.

В первый день он держал животных связанными. На второй, когда частокол длиной в сто шагов и диаметром в тридцать три был готов, Реми согнал животных в загон и запер их там. Петух приучился взлетать на один из столбов изгороди — там он пел в положенные часы и выполнял функции часового. А куры с первого же дня начали нестись.

Людям, которые сопровождали этот караван, следовало получить расписку от Реми. Виконт Сент-Эрмин заплатил им вперед; к сумме, которую они давно получили, Реми добавил несколько талков на выпивку и отправил всех обратно.

Через день после их отъезда животные — лошади, корова, боров, свинья, теленок, собаки и кошки — были выпущены из загона на свободу.

Собаки и кошки в скором времени освоились с ролью домашних животных: первые караулили ворота с обеих сторон, а вторые забирались на чердак. Чердак усиливал сходство с крепостью: там постоянно находились десять заряженных ружей в пределах досягаемости рук осажденных, а пятьдесят патронов дожидались своей очереди, чтобы стать посланниками смерти. С этого чердака, как из надежного укрытия, занимавшего господствующую высоту, через добротно сооруженные бойницы можно было вести прицельный огонь по всем направлениям, без всякого риска самому оказаться мишенью.

Вокруг дома суетились и что-то клевали куры; остальные животные разбредались по округе. С наступлением вечера инстинкт направлял их в сторону изгороди: беспокойное поведение петуха и заливистый лай собак предупредили бы о появлении тигра или пантеры, сновавших где-то поблизости. Но, как мы уже успели заметить, ни днем, ни ночью ничего подобного не случалось.

Между тем Реми все чаще приходила в голову мысль о том, что новоселы доставляют ему, единственному хозяину, слишком много хлопот. Порою, негодуя в душе на свою слабость, он мог всерьез подумывать о том, что было бы уместно присутствие в зарождающемся поселении женщины, не только ради продолжения рода, но и чтобы переложить часть свалившихся на него многочисленных забот.

Однажды ночью, когда он сильнее обычного был обуреваем своими наваждениями, которые считал происками дьявола, Реми проснулся в предрассветный час, услышав пение петуха, лай собак и звук ружейных выстрелов, доносившихся, казалось, с берега реки. Вскочив, он схватил ружье, набил патронами свои карманы, и вслед за собаками устремился к берегу реки, где, похоже, разворачивалось сражение. На берегу покоились тела убитых, трех человек, только что испустивших свой последний вздох: сомнений не могло быть — они стали жертвами пиратов, которые заплывали вверх по реке Ситаун с западного побережья Сиама. Реми пытался найти кого-нибудь, звал, но ему никто не ответил. И «лишь с рассветом ему показалось, что он заметил какое-то человеческое существо на коленях, бессловесное, оцепеневшее и неподвижное, словно статуя. Он подошел — это была девушка, индианка, двенадцати или тринадцати лет, стоявшая на коленях перед телом усопшего мужчины лет сорока. Было видно, что пуля пробила его грудь. Реми, после двух месяцев дикой жизни в полном одиночестве в пустыне, с его косматой бородой, сам мог сойти за пирата.

Тем не менее, завидев его, девушка отнюдь не выказала признаков испуга; она лишь указала на мертвого мужчину, после чего опять уронила голову и заплакала. Реми терпеливо ждал несколько минут, пока девушка не выплачет всю свою скорбь.