Она отошла назад, в группу обвинителей, за ней последовал Джордж Шербан.

Наступившую тишину через минуту нарушили признаки зарождающейся активности слушателей, но тут раздался голос Джона Брент-Оксфорда:

— Мы знаем, что сейчас на планете есть небелые нации, подавляющие силой другие, среди которых как белые, так и небелые.

Молчание.

— Могу привести множество примеров из истории, когда черные, коричневые, желтые с варварской жестокостью обходились с покоренными народами вне зависимости от цвета их кожи.

Молчание.

— К примеру, кто не знает, что работорговля в Африке, сосредоточенная главным образом в руках арабов, не могла бы приобрести такого размаха без активного содействия черного населения?

С места раздался чей-то выкрик:

— Самое время для семинара «Человек человеку друг»!

— Хватит уже твердить о жестокости человека к человеку! — выкрикнул женский голос. Кричала девушка из Германии.

— Понятно, почему тебе хватит! — через весь амфитеатр закричала ей в ответ полька. — Расскажи лучше о зверствах немцев во время Второй мировой!

— Ой, хватит!.. Ради бога!.. Давайте кончать!.. — раздались выкрики с разных сторон.

Забурлила неразбериха голосов, народ зашевелился, частично двинулся к выходам. Кто-то призывал воздержаться от перехода к личным сварам. Немка с торчащими в стороны косичками бросилась на арену, где уже возвышалась ее крупная польская оппонентка, одетая в костюм, который все агенты определили как «безнравственный»: грязные белые шорты и бюстгальтер. Столь непристойным костюмом, однако, могла похвастаться не она одна.

Джордж Шербан поспешно объявил заседание закрытым. И сразу же низко над амфитеатром, мигая странным набором огней, навис тяжелый вертолет. Все возмущенно заорали, грозя кулаками, покидая места, отступая к палаткам. Всю эту ночь над голодными, немытыми делегатами, уже обсуждающими как результаты процесса, так и способы возвращения домой, кружили и проносились самолеты и вертолеты. Спать под их грохот оказалось невозможным. С рассветом почти все направились к морю.

Почти, но не все.

Около семи утра над лагерем появился одинокий летательный аппарат и с большой высоты сбросил точно нацеленную бомбу, полностью разрушившую амфитеатр. Осколки посыпались на палатки. Белый старик, одиноко сидевший неподалеку, получил камень в висок и упал замертво. Больше никто не пострадал.

Вернувшиеся с моря делегаты тут же начали покидать лагерь. Палатки снимали, сворачивали; засыпали вонючие ямы сортиров. За китайской делегацией прибыли автобусы, в них доставили питание. Многие тут же принялись утолять голод.

На следующее утро по опустевшей территории бродили лишь тощие собаки.

Так закончился «процесс».

Еще в течение «процесса» я получал сообщения о слухах, распространяемых, по большей части, в Индии и Африке, что существуют планы массового переселения населения во все части Европы. Подразумевалось, что эта миграция должна сопровождаться погромами, экспроприациями и тому подобным. Красной нитью проходила тема виновности белого человека, показавшего себя «недостойным занимать почетное место в братстве народов».

Предполагалось, что мы должны занять позицию благожелательного невмешательства.

Вскоре после того, как делегаты покинули Грецию и рассеялись по планете, слухи эти угасли.

Следует ли на основании вышеизложенного считать, что все это громогласное сотрясание воздуха, все эти несколько примитивные и прямолинейные, но верные по сути «обвинения», высказанные на «процессе», исчерпали потребность в проявлении эмоций, утолили жажду мщения? Или же эти молодые люди, вернувшись домой и отчитавшись перед пославшими их, перечтя аргументы и контраргументы сторон, отрезвили тех, кто вынашивал страшные планы?

У меня нет рационального объяснения, но факт остается фактом: уж по случайному совпадению или нет, но истребление населения Европы планировалось на официальном уровне, хотя сейчас об этом ничего не слышно.