К началу третьей недели больная запаниковала, что никак не отразилось на поведении Моргана. Как ни измывалась над ним Сабрина, как ни язвила острым язычком, он все равно появлялся на следующий день. Предводитель Макдоннеллов стойко сносил оскорбления, от которых слуги в слезах выскакивали бы из комнаты.

За первый мучительный месяц после трагедии Сабрина сумела испортить отношения со всеми, кого любила, включая Энид, братьев и даже родителей. Однако Морган оказался ей не по зубам и продолжал стоять на ее пути гранитным монолитом ростом в шесть футов и три дюйма, излучая уверенность и силу, которые со временем, как она опасалась, могли растопить даже ее заледеневшее сердце. Однажды ночью она лежала в своей холодной постели с гулко бьющимся сердцем, дрожа всем телом от мыслей о Моргане. Решение пришло неожиданно. В свое время её не удалось прогнать Моргана, но за минувшие месяцы прибавилось опыта и мастерства. Сейчас достаточно пары-тройки острых ударов в больное место, а потом южно вогнать кинжал между ребер.

Разработав свой дьявольский план, Сабрина должна остаться довольна собой, но вместо этого стало жутко, она накрылась с головой одеялом, ища спасения в темноте, созданной собственными усилиями.

— Мисс, послушайте, нельзя же так! Их светлость велели передать вам, чтобы… — Горничная захлопнула дверь, не закончив фразы, как раз в тот момент, когда в дверь ударилась драгоценная ваза и разлетелась на мелкие кусочки.

Служанка поспешно удалилась, и Сабрина довольно ухмыльнулась. Она терроризировала домашних весь день, понимая, что известие о ее вызывающем поведении еще до вечера дойдет до слуха Моргана.

Стук шагов горничной затих вдали, и Сабрина вновь повернулась к зеркалу, которое было решено использовать в качестве главного орудия в борьбе с Морганом. Лицо ее сейчас представляло собой жуткую белую маску, на этом фоне четко вырисовывались глубокие впадины под скулами и зловеще алел бантик губ. Волосы были стянуты вверх в узел так туго, что глаза приобрели экзотический восточный разрез. Узел сверху был украшен яркими лентами, свисавшими оттуда наподобие кокетливых паутинок. Сабрина прекрасно сознавала, что полупрозрачный белый пеньюар с кружевными оборками придает ей вид слабой болезненной дамы, столь же хрупкой, как драгоценная ваза, которую она только что разбила.

В бессмысленных, ничего не выражающих синих глазах дамы в зеркале Сабрина могла прочитать свое будущее, будущее без Моргана, без надежды, будущее старой девы, укутанной в кружева, со старческими пятнами на руках и сморщенным лицом. О ней будут ходить слухи и легенды, соседи станут шепотом говорить новым знакомым: «Вон та эксцентричная старая дева в белом. Это племянница старого герцога. Однажды приехала ранней весной в гости да так и осталась навсегда».

Путь назад, в дорогую Шотландию, теперь отрезан навечно, и не приходится больше мечтать вновь увидеть легкий туман, затянувший заросшие вереском холмы; никогда ей не услышать шума водопада и не полюбоваться пенной лентой воды на фоне сочной зелени, и нечего рассчитывать снова свидеться с колючими кустами диких роз, карабкающихся вверх по голому склону.

За спиной Сабрины чуть приоткрылась дверь, в щелку несмело просунул голову Стивен, готовый в любую секунду отпрянуть при виде летящей в его лицо посуды.

— Матушка просила напомнить, что мы все тебя ждем, — сказал он. — Ты готова, дорогая?

— Да, — раздумчиво ответила Сабрина, не отрывая глаз от своего отражения в зеркале.